Имя женщины – Ева. Ирина Муравьева

мне на письмо. Ни строчки. Из Форталезы, где мы провели полдня, я сумел дозвониться ей. Связь здесь плохая. Она звучала спокойно. Сказала, что Джонни был немного простужен, но сейчас это прошло. Меня словно обдало ледяной водой, настолько сухо и спокойно мы попрощались и положили трубки.

      Через неделю возвращаемся в Нью-Йорк. Как Эвелин встретит меня?

      Вчера мы с Гумбольдтом были в гостях у бардашей. Это особое племя, состоящее из мужчин, одетых, как женщины, и занимающихся исключительно женскими делами, то есть приготовлением пищи, шитьем, лепкой глиняной посуды, и женщин, одетых, как мужчины, которые ходят на охоту и ведут себя подобно представителям сильного пола. Гумбольдт сказал, что индейцы очень терпимо относятся к мужеложеству, поскольку считают, что сексуальные отношения – это дар духов и не зависят от воли человека. Бардаши есть в каждом племени и в каждой деревне, они могут сходиться и с мужчинами, и с женщинами, запрещены только интимные связи между самими бардашами, потому что это инцест и духами не одобряется. До вчерашнего вечера я встречал бардашей в составе разных племен, но Гумбольдт решил показать мне таких мужчин и женщин, которые объединились в самостоятельное племя и живут отдельно ото всех.

      –  Значит, это своего рода монастырь? – спросил я Гумбольдта. – Ведь им запрещено спать друг с другом.

      –  Друг с другом они и не спят, но они ходят в гости в другие деревни и там заводят себе любовников и любовниц. У них и дети есть. Идея этой изоляции в том, чтобы не связывать себя надолго, и, если ты чувствуешь, что этот мужчина или эта женщина тебе уже не нужны или не удовлетворяют тебя, ты можешь бросить их, и никто не посмеет тебя осудить.

      –  По-вашему, это прогресс? – спросил я насмешливо. – Вы с таким удовлетворением об этом говорите!

      –  А Бог его знает! – равнодушно отозвался он. – Я старый бобыль. Вы вот молодой женатый человек. Вы-то что думаете по этому поводу?

      Я промолчал. Не знаю, что я думаю. Лучше мне не думать об этом.

      Через полчаса мы подошли к селению бардашей. Все племя сидело возле костра и обедало поджаренным барашком и кукурузными лепешками. Одетые в очень яркую женскую одежду мужчины, с лицами, разрисованными красным соком тропических ягод, вежливо привстали нам навстречу и с поклонами пригласили нас присоединиться к их трапезе. Один из них сильно отличался от остальных: он был очень худ, с почти белыми, словно бы выгоревшими глазами и какой-то особенной, резкой и вдохновенной мимикой. Гумбольдт сказал мне, что это шаман, к которому приезжают исцеляться со всего света. Женщины продолжали сидеть у огня, и ни одна из них не повернула головы в нашу сторону. У них были черные прямые волосы, черные и темно-синие разводы на лице. Всего в этом племени было не больше двадцати бардашей. Хижины, которые я заметил в некотором отдалении, показались мне только что построенными. У порога каждой хижины стояло множество пестрых глиняных ваз и кувшинов. Я закурил, и тут одна из женщин потянулась ко мне,