Империя ученых. Владимир Малявин

«Ши цзи» Сыма Цяня, «Цзинь шу».

      Уцелевшие части «Дунгуань Ханьцзи», сочинение Юань Хуна и в особенности «Саньго чжи» содержат немало дополнительных сведений, дающих подчас интересный материал для сопоставления с трудом Фань Е. То же самое до некоторой степени относится к отрывкам исторических и биографических сочинений П-Ш вв., сохранившихся в энциклопедиях и литературных антологиях средневековья: «Бэйтан шучао» и «Ивэнь лэйцзюй» (VII в.), «Чусюэ цзи» (VIII в.), «Тайпин юйлань» (X в.) и др.

      Особо следует отметить жемчужину раннесредневековой китайской словесности – сборник «Шишо синьюй», составленный в 30-х годах V в. коллегией ученых под главенством Лю Ицина. Это собрание анекдотов из жизни кумиров ученой элиты с половины II по начало V в. является не только замечательным памятником интересующей нас культурной традиции высшего света тогдашнего Китая, но и вкупе с обширными комментариями Лю Сяобяо (V в.) – ценным историческим источником.

      Уникальные сведения по истории Сычуани в I – III вв. содержатся в книге Чан Цзюя «Хуаян гочжи», созданной в IV в.

      Династийные истории и прочие виды нарративных источников представляют традицию официального историописания, в которой, разумеется, далеко не все может удовлетворить современного исследователя. Конфуцианские хронисты увлечены историей двора, и взор их редко проникает ниже уездного уровня. Они балуют вниманием немногих «образцовых» представителей бюрократии и, наоборот, замалчивают или тенденциозно изображают роль прочих влиятельных группировок и общественных сил – военных, купцов, евнухов императорского гарема и пр.

      Нарочитый лаконизм и назидательность повествования китайского историографа, его готовность пожертвовать прозаическими деталями ради красивого образа, восхищавшие средневековых читателей, у историка наших дней скорее вызывают чувство досады. Нельзя назвать удачными и принятые в китайской историографической традиции приемы классификации материала, заставляющие в поисках сведений об одном и том же событии или лице просматривать как минимум добрую половину династийной истории. В любом случае материал династийных историй носит строго выборочный характер: 400 с лишним человек, удостоившихся биографических справок в книге Фань Е, составляют лишь около 1% штатного чиновничества за время царствования позднеханьской династии.

      Недостатки стандартных исторических хроник до некоторой степени компенсируются наличием других видов источников, прежде всего эпиграфических. От позднеханьского периода до нас дошли тексты 314 надписей, выбитых на каменных стелах [Ebrey, 1980, с. 332]. Наиболее многочисленную их категорию (почти 2/3) составляют эпитафии и разного рода славословия. Подавляющее большинство подобных надписей посвящено лицам, нигде более не упомянутым, нередко деятелям чисто локального значения. Поэтому данные эпиграфики представляют особую ценность при изучении семейного уклада, структуры и духовной жизни местной элиты.

      В распоряжении исследователей сейчас