Есаулов сад. Борис Черных

закурил, мать сказала:

      – Ванечка, не сердись, я закурю тоже.

      – Я не сержусь, – отец протянул матери папиросу, поднес зажигалку, но вдруг закашлялся:

      – Я привык к махорке, Гутя, – сказал он.

      – Скоро и я буду курить махорку, нищета урийская, – сказала мать, – Сижу за машинкой, думаю о тебе и так охота закурить. Не сердись, Ванечка.

      – Что ты, что ты, Гутя… Серёня, ты поешь рыбки, ты не печалься, все будет хорошо. Придет день, мы гульнем по Есаулову саду. У тебя будет невеста в платье с гипюром и в лаковых туфельках, ты позовешь и ее, и мы гульнем. Папиросы «Дукат» будут продавать открыто и лучшее вино…

      Серёнька потыкал вилкой в тарелку.

      – Гутя, ты не забыла, сколько мне лет?

      – А ты – сколько мне?

      – Тебе, Гутя, семнадцатого сентября исполнится двадцать четыре года. Когда ты пробралась ко мне, тебе и восемнадцати не грянуло. Я долго потом думал, откуда ты взялась такая.

      – Какая?

      – Ранняя и любимая.

      – И надумал?

      Отец вздохнул полной грудью и быстро сказал, скороговоркой:

      – Не вздумай долго вдовствовать.

      – А тебе четвертого декабря исполнится двадцать семь. Ты правильно сделал, выбрав меня. У тебя был выбор. После тебя, Ванечка, останется он, и никого в мире, запомни, милый, Ты правильно сделал, что выбрал меня… Давай выпьем еще и пойдем, Серёньку жалко.

      – Мамочка, да что жалеть меня, я поел и сижу, вы не торопитесь, я сегодня спать не хочу. Папа, – Серёнька впервые назвал отца отцом, – мама днем запихивает меня спать. Мне неохота, а она велит спать. А я глаза закрою и не сплю.

      Отец сказал:

      – Сегодня ты не будешь спать.

      – Ты здесь, Ванечка, прикоснулся ко мне впервые, на танцах, – мать показала в аллею.

      – Ага, объявили танго… Эх, забыл, как же оно называлось.

      – «Брызги шампанского»…

      – Во, эпоха индустриализации, сплошные воскресники, голодуха, на «Автозапчасти» аврал за авралом – и «Брызги шампанского»…

      Мать засмеялась. Вино раскрепостило ее, она засмеялась как девчонка:

      – А и правда странно. Красные воскресники под аргентинское танго…

      – Это Урийск, – сказал отец, полузакрыв глаза, – это наш удивительный город. Мы детьми, помнишь, помогали взрослым садить дубки и березы, но эти мелодии уже ворвались в Урийск и осели. Все аресты в нашем городе шли под эти мелодии…

      – Ты не ошибся во мне, Ванечка, – сказала мать. – И у нас вырастет сын, запомни, он будет таким же чистым, как и его отец…

      Они поднялись.

      – Ого, – сказал отец, – придется тебе, Серёня, самому топать, а я хотел прокатить еще тебя. Нет, вы посмотрите на добровольца, доброволец окосел с одного стакана вина…

      Отец чуть качнулся. Мать взяла отца под руку и потерлась носом о его плечо.

      – Ванечка, я часто припоминала запах твоих рук, и вот сейчас прорвалось, – она прижалась к его плечу и постояла так долю минуты.

      На пороге их догнала буфетчица и сунула матери сверток:

      – Возьми, Гутя, это от меня.

      И де�