Болото. Марьяна Романова

вырвалась струйка беловатого пара. Дыхание сентября – еще зелено, но по ночам ледяная сырость так и норовит сквозь кожу в самую душу пробраться. Хотелось плакать.

      – Аксинья… Передохнуть бы тебе. Скажи отцу своему. Пусть врача позовут, работой тебя не грузят.

      – Вот дура! Думаешь, что я сошла с ума. А ведь это первое дело в ремесле нашем – в волка уметь обратиться.

      – Аксинья, ты – не волк. Ты – девушка, которая стоит на карачках и страшно рычит.

      – Попробуй. Давай вместе, – угрюмо твердила Аксинья, и Марфа как наяву видела свою тетку, шипящую в лицо о том, как водить дружбу с мертвецами.

      – Один раз. Только один. Сделай это, и если не почувствуешь, в чем Сила, я больше никогда не трону тебя… Мы знакомы почти восемнадцать лет, с рождения самого. Я только пять минут у тебя прошу.

      – Ну ладно…

      Марфу с детства мягкой считали. Она знала, что это не совсем так. Скорее, она была как река – ей было проще ускользнуть, утечь от ответа, чем спорить и ссориться. Аксинья – та даже в драку в детстве лезла с удовольствием. Все мальчишки деревенские ее боялись – отчаянная была. Силенок мало, но характер! Она билась так, словно от этого жизнь ее зависела, даже если ссора пустяковая была. Могла и камнем в лицо кинуть, и за волосы взять да головой в реку окунуть. «Бешеная, – говорили о ней, – Какому же дураку несчастному такая в жены достанется».

      – Вставай со мною рядом, – уже вовсю командовала подруга. – Да не бойся ты платье испачкать! Тут такое творится, а она юбки подбирает, стыдоба.

      – Аксинья… А если увидит нас кто? Вот позор…

      – Не увидит. Сама знаешь, что к этому лесу никто из наших не суется. Давай, ты делай, что я говорю.

      Со вздохом Марфа опустилась на землю. Взрослые девушки, которые зачем-то затеяли странную мрачную игру. Аксинья встала рядом.

      – Теперь почувствуй свое тело… Оно само подскажет, как быть… Ты ведь волка сто раз видела. Вот и веди себя как волк. Пусть холка твоя станет твердой, пусть запахи лесные в нос твой ворвутся. Смотри внимательно – вокруг тебя много опасностей. А вдруг охотник с ружьем? А вдруг капкан? Но и еды вокруг тебя много… Все, что движется – все это твоя еда, все твое по праву. Ты чувствуешь чужую кровь…

      – Ужасы ты какие говоришь, Аксинья, – прошептала Марфа. Не по себе ей было, мурашки колючие по спине волной прошли.

      Но Аксинья ее не слушала. Ее бормотанье было похоже на заклинание колдовское. Как будто бы она заговорить подругу пыталась.

      – Сердце чужое бьется, кровь чужую толкает, кровь чужая по венам гуляет, и тебя к себе зовет… Небо темнеет, скоро твоя пора. Ночь тебе принадлежит, и весь лес этот – он тоже твой. Ты здесь родилась, здесь и умрешь однажды. Но это еще нескоро. Ты ведь волк, а волки не умеют о смерти думать заранее. Волки думают только о голоде.

      Марфа напрягла плечи, опустила голову. Слова подруги действовали на нее завораживающе. Как будто бы она сказку страшную слушала, цепенея от близости чего-то такого, чего люди обычно сторонятся. И тело ее странно отзывалось