Близится буря. Андрей Круз

здесь со скуки умру! – аж подскочила Вера от возмущения.

      – Если работы много, то какая скука? – запустил я практически неотбиваемый мяч. – И вообще, Вера, нельзя получать все сразу. Могло быть вообще намного хуже, признали бы тебя несовершеннолетней – и дяде под опеку отдали. И потом ты была бы в деле не второй рукой, как сейчас, а третьей, после Пламена.

      – Пламен учиться продолжает, – буркнула девочка. – Он если в дело и войдет, то совсем потом, не скоро.

      – Учиться? А на кого? – решил я чуть увести разговор в сторону.

      – Географ и геолог. Вот он как раз в плаваниях постоянно будет.

      Она сказала это словно в укор мне, как бы с намеком на то, что ей такая благодать теперь не светит. Но тронуло это меня очень мало. Вере пятнадцать, в этом возрасте три года вечностью кажутся, это лишь потом понимаешь, что пролетают они просто недопустимо быстро, а уж за делами и заботами так и вовсе как дни.

      – Ну ты скажи! – немного удивился я. – А мне обещают географа подсадить на яхту, без него нельзя. Не Пламена?

      – Ему рано, – отмахнулась она, – еще три года учебы.

      – Ну видишь, ему тоже три года. Успеешь.

      – Вера, я вроде бы тоже с острова почти не выезжаю, – вмешалась в разговор Аглая. – И не очень страдаю, не заметила?

      – У тебя работа такая…

      – И у тебя теперь «такая», – оборвала ее Аглая. – Ты самого главного добилась – прав совершеннолетней, так что имей совесть и скромность. Уймись, прими как должное. Зато рядом со мной пока будешь, я этому очень рада, – добавила она, обняв девочку за плечи и притянув к себе. – И все, поехали ко мне сегодня, Валентина пирог испечь обещала, если все хорошо у нас пройдет.

      – Меня только по пути высадите, – сказал я. – Мне еще в порт надо.

      – Приедешь? – обернулась ко мне Аглая.

      – К вечеру.

      Вскоре коляска остановилась у ворот дома Анастасии Ивановой, тети Насти, у которой я снимал флигель, расположившийся в дальнем конце густого ухоженного душистого сада. Я попрощался со всеми до вечера и аккуратно слез с коляски, стараясь не напрягать больной ноги.

      Тетя Настя – полноватая невысокая женщина с приятным лицом – возилась в саду, подрезая какие-то кусты. Услышав меня, обернулась, спросила сразу:

      – Как прошло?

      – Нормально, могло быть и хуже. Признали совершеннолетней, но до восемнадцати запретили в плавания ходить.

      – А это и правильно, – сразу поддержала она такую идею, – успеет еще. Я с мужем моим, покойником, сколько лет по морю отходила, а начала уже в двадцать пять, если память не изменяет. Накормить?

      – Не надо, спасибо, я за лошадью, сейчас в порт поеду.

      – Могу бутерброды сделать, хочешь?

      – Спасибо, теть Насть, но мы гонца за горячим в трактир пошлем.

      – А то скажи, мне нетрудно, – вернулась она к своему занятию.

      Пришлось заодно переодеться – в церкви я был в «выходном», а теперь на работу надо. Надел серую рубашку из тонкого прочного полотна. Свободные штаны, считай джинсы,