Ярослав Умный. Конунг Руси. Михаил Ланцов

лет назад.

      – Но… как же быть с Бытием? Ты отрицаешь эти откровения?

      – А ты считаешь, что дикий пастух может понять слова Бога? Бог безгранично более совершенен, чем любой из Святых Отцов. И слова его, даже сказанные лично, вряд ли будут поняты ими в полном объеме и правильно. Бытие – это «шепот звезд», пропущенный через голову обычного свинопаса. Что понял, в силу своего скудоумия, то и пересказал людям. Свинопас – это образ, аллегория. По сравнению с другими людьми он был выдающегося ума. Но даже его одаренность – ничто перед Всевышним. Или ты станешь это отрицать? И горделиво ставить Святых Отцов в один ряд с Богом?

      – Нет… нет…

      – В Бытие описано творение как идея. Но кто тебе сказал, что день Бога и день просто человека одинаков?

      – Я… я не знаю… – покачал священник головой.

      – Вот я и говорю – не надо морочить себе головы. ВАМ это знать – не надо.

      – Я понимаю, – осторожно сказала Кассия, подозрительно смотря на сына.

      – Записи – сжечь. А мне немедленно нужно приготовить баню и убраться там, – махнул он через плечо на комнату, из которой вышел. – Может, и крестик найдется.

      Крестик нашелся. Очень странно нашелся. Вот не было ничего на полу. И вот он появился. Словно тот, кто пытался украсть его, – передумал.

      Ярослав же попарился, подышал свежим воздухом, покушал плотно и пошел спать. Но уже нормально. И в другой комнате. Строго-настрого запретив жечь в его помещении всякие лампады и свечи.

      Хорошо помылся. С мылом. Не ароматным, а, считай, хозяйственным. Но все равно – было очень приятно до скрипа отдраить буквально пропитанное потом и жировыми выделениями тело.

      Мыло… бумага… Совершенно ведь не типичные для эпохи артефакты. Но они имелись у Ярослава под рукой, пусть и едва ли не в штучном объеме. Ради чего рядом с Гнездом имелись небольшие «островки» маленьких приспособлений для выделки того или иного продукта.

      Например, он построил довольно крупную керамическую печь для пережигания лиственных пород древесины без доступа воздуха. Из нее он получал древесный уголь, древесный спирт и деготь. В другой подобной печи он пережигал хвойные породы.

      При этом с древесины лиственных пород бралось лыко, из которой делалась бумага. Зола тоже не выбрасывалась. Из нее в большом керамическом чане выпаривали карбонат – натриевый и калиевый, разделяя их по принципу гигроскопичности[19]. Важнейшее сырье!

      А чуть вдали, в маленькой керамической печке, считай, перегонном кубе, из березового дегтя отгонялись самые легкие фракции, которые после осаждения оказывались неплохим антисептиком – карболовым маслом. При этом деготь после такой выгонки своих качеств практически не терял и отлично продавался. В другой небольшой керамической печи перегоняли смолу хвойных пород, получая скипидар и канифоль…

      В общем – зачатки совершенно кустарной химической промышленности были налицо. Одна беда – Ярослав вспоминал все эти «игрушки» с огромным трудом. Не его профиль. Да и времени на эксперименты почти не было. Поэтому он толком развернуться

19

Сначала в осадок выпадал калиевый поташ.