Русская фантастика 2015. Владимир Аренев

Максим.

      Я ухожу глубоко под кору больших полушарий в средний мозг и ретикулярную формацию, просматриваю изумрудные вегетативные ядра и проводящие пучки и снова обнаруживаю незначительное общее угнетение активности. Осматриваю вытянутый бледно светящийся сапфир – гипофиз. Так и есть – угнетение функции щитовидной железы и – смотрю нейрогипофиз – яичников. Центрального генеза. Это действительно похоже на действие каких-то препаратов, но поскольку Максим ясно дал мне понять, что анализов не будет, бесполезно высказывать предположения. Хотя…

      – Максим, а что, собственно, случилось с беременностью Лизы? Был выкидыш?

      – Нет, до беременности так и не дошло. Я не знаю, не разбираюсь в этом.

      Нет так нет.

      Теперь – холодный изумрудный блеск гипоталамуса. Здесь я очень внимательна, памятуя о депрессивных настроениях Лизы. Я осматриваю его ядро за ядром, пучок за пучком, добираюсь до отдельных синапсов и действительно обнаруживаю пониженный уровень серотонина в синапсах, а также снижение числа дофаминовых рецепторов. Да, Лиза генетически склонна к депрессии, и, несомненно, у нее недавно была депрессия. К сожалению, недостаточно сильная для того, чтобы обратить на себя внимание, и недостаточно сильная для того, чтобы уберечь ее от саморазрушающего поведения. Но это никак не объясняет, почему бывшая профессор университета угощает любимого мужа винегретом из Шекспира и таблицы умножения. Придется смотреть кору.

4

      Я последовательно просматриваю моторные зоны, осязательные, зрительные и слуховые поля, речевой центр Вернике, ассоциативные слуховые зоны, двигательный речевой центр. Обычно такой осмотр напоминает путешествие в большой индустриальный город. Сначала идут предместья, куда вынесены заводы и фабрики, затем начинаются городские кварталы, пронизанные дорогами различного значения – местными, связывающими квартал с соседним, и магистральными, ведущими к центру города или к загородным районам. На этих дорогах царит оживленное и одновременно упорядоченное движение. Электрические сигналы бегут от нейрона к нейрону, от звездчатых клеток к пирамидальным, от них – к гигантским пирамидам продолговатого мозга, расходятся по ассоциативным и комиссуральным волокнам, формируя мысли, образы, воспоминания.

      На этот раз я словно попадаю в город Дрезден после сокрушительной бомбежки. Заводы в предместьях, то есть основные рефлексы, сохранены (вот почему Лиза реагирует на голос и сама говорит), а вот зоны распознавания зрительных образов и речи представляют собой пылающие развалины. Импульсы то теряются в синапсах, то, наоборот, – практически не затихают. Лиза не только не узнает всех, кто ее окружает, не только не понимает, о чем говорит, но, похоже, вообще утратила представление о том, что значит «узнавать» и «понимать». Это не разбалансировка под действием препаратов, не очаговая патологическая активность – это тотальное разрушение!

      Я стискиваю зубы и «ныряю» в лимбическую систему – своего рода даунтаун головного мозга,