Своя Беда не тянет. Ольга Степнова

тошнило, Элка?! Тебя тошнило?

      Пулеметную очередь по мозгам заело на этом важном вопросе.

      – Ну, тошнило тебя, Элка?!

      – Меня и сейчас тошнит, – подтвердил я.

      – Во! Всех тошнит, Элка! Администрация города просит всех, Элка......

      Я хотел сказать, что мы находимся в центре тектонической плиты, но передумал и повесил трубку. Хватит того, что меня тошнило за Элку.

      – Глеб! – крикнула Элка с кухни. – Я купила кучу пельменей! Хочешь, сварю? А то ты, бедный, вылакал весь мой кефир с голодухи! Я не успела его выбросить, он просрочен! Тебя не пронесло? Нет? Нет, правда, ты ничего не чувствуешь? От просроченного непременно пронесет! А? Глеб! Не пронесло?

      – Пронесло! – заорал я и бросился в туалет.

      Туалет в однокомнатной халупе был совмещен с ванной. Я сделал себе ледяной душ и проторчал под ним, пока зубы не стали стучать громче, чем шумела вода.

      Спокойно, Бизя, он же Глеб Сергеевич Сазонов, он же бывший Петр Петрович Дроздов. Спокойно, тебя не тошнит, и не пронесло, ты просто очень заводишься от этой длинной, худой, стриженной, вздорной бабы. Заводишься во всех смыслах. Ты не любитель экстрима, ты педагог. Поэтому уйдешь завтра. Красиво, спокойно, не хлопнув дверью, и забросив ключ в почтовый ящик. Надоел, так надоел.

      Перед сном, прежде чем упасть рядом со мной на разложенный диван, Беда спросила:

      – Ты считаешь, нам правда ничего не грозит?

      Я хотел уточнить в каком смысле и что она имеет в виду: стихию или отношения, но не стал этого делать. Какая разница, что имеет она в виду, если у нее от меня сводит скулы?

      Я пожал плечами и сказал:

      – По ящику передали, что администрация города просит граждан держать наготове деньги и документы.

      Беда тоже пожала плечами и сказала:

      – Странно. Зима. Сибирь. Землетряс. Странно. Будем спать.

      Она плюхнулась рядом со мной с размаху, но вдруг вскочила, разогнув свое длинное тело, и абсолютно голая пошла на кухню.

      – На, – принесла она большую чашку.

      – Ну, Лю-уся! – проорал белугой мужик за окном.

      – Что это? – спросил я, взяв чашку с какой-то светло-желтой жидкостью.

      – Корки гранатовые. У тебя же... того, расстройство. От пельменей даже отказался.

      Я офигел от такой заботы и послушно, до дна, выпил безвкусный, вяжущий отвар. Пусть теперь всем рассказывает, как она обо мне заботилась, а я ее бросил. Пусть.

      Только я стал проваливаться в сон, как снова тряхнуло. Зазвенела посуда на кухне, залаял Рон, в прихожей по зеркалу мелко застучали висевшие на нем крупные бусы, доставшиеся Беде от бабки. Беда уже заснула. Спала она крепко, на спине, иногда всхрапывая, как подвыпивший мужик, и стянув на себя все одеяло. Я полежал, размышляя над тем, не послушаться ли администрацию города и не эвакуироваться ли с деньгами и паспортом, но решил не дергаться. Ведь мы не в высотном здании. Я потянул на себя край одеяла, куце укрылся и постарался заснуть. Только-только я задремал, с улицы раздалось громкое:

      – Лю-уся!!!

      –