Суп, второе и компот. Маша Трауб

не могла. Я же, явившись на урок без тетради, говорила: «Бабушка опять мою тетрадь на свои черновики взяла». Меня учительница никогда не ругала.

      Иногда бабушка шла на зимнюю кухню и начинала громыхать посудой так, что сбегались все соседки.

      – Мария, что ты хочешь приготовить? Скажи. Мы скажем, что тебе искать! – переживали они.

      Бабушка же искала срочно понадобившийся черновик, который засунула не пойми куда, но точно в посуду.

      – Нашла! – кричала в ответ бабушка, размахивая листочком, который вытащила из чайника.

      Попытка бабушки сварить варенье закончилась пожаром – сгорел сарай с хозяйственной утварью. Соседки ее успокаивали, обещали помочь восстановить, а бабушка радовалась. Сарай ей мешал – лопатами и вениками она не пользовалась, но избавиться от столь ценного в селе сооружения вроде как считалось неприличным. И тут вдруг он сам сгорел. На его месте силами соседей водрузили новый сарай, который стал бабушкиным кабинетом. Но черновики она по-прежнему прятала на зимней кухне.

      У бабушки на огороде росла и колосилась только крапива. Сад и огород давали не то чтобы бедный урожай, но по сравнению с соседскими хозяйствами собирать там было особо нечего. Пусть уже этот укроп и лук умрут на грядке, чем позориться перед людьми. Бабушкина крапива же считалась в селе самой «злой» и «кусачей». Если требовалось призвать к порядку ребенка, то все соседки грозились нарвать крапивы «у Марии» и надавать по попе. При этом у бабушки благодаря моей маме, ее дочери, жившей в столице, всегда были свежие модные журналы с выкройками, самые прогрессивные удобрения и самые необычные семена цветов, из которых могло вырасти все что угодно. Например, декоративная петрушка с раскидистыми кудрявыми листочками вместо обещанных пионов. Или патиссон вместо морковки – мама тоже была равнодушна к цветоводству и огородничеству.

      Когда на грядке вырос патиссон, все соседки прибежали смотреть на диковинную морковку. Патиссоны в селе никто не видел, и от греха подальше решили его сразу выбросить. Но бабушка позвонила маме в Москву и спросила, что делать с патиссоном. Мама посоветовала замариновать, как огурцы. Бабушка – о чудо – справилась с закруткой и позвала на пробу соседок. Соседки очень любили и уважали бабушку и не могли ей отказать. Однако, видимо, сыграла свою роль психосоматика. Они проглотили по кусочку неведомого овоща, вежливо сказали, что очень вкусно, но всем вдруг стало нехорошо. Совсем. Подступала тошнота, желудок странно крутило. Соседки тайно, чтобы не расстроить бабушку, побежали к местной знахарке и гадалке, ближайшей бабушкиной подруге Варжетхан и честно признались, что ели то, что они не знают, как называется. Круглое вроде бы. И белое. В банке, как огурцы, замаринованное. Но огурцы – те соленые, с перцем, укропом, а это просто соленое и жидкое. Вроде ешь, а как-то непонятно, что во рту. Вроде ваты, но мокрой. Или соплей, но соленых. А теперь как-то странно в желудке. Непонятно. И оттого страшно. Может, это вообще нельзя было