Возвращение ярла. Александр Мазин

деревенская.

      – Сюда идите, – позвал Фёдрыч. – Все нормально.

      Санёк, а за ним и Гучко осторожно проследовали в ворота.

      Гучко поглядел на пса и вздохнул с облегчением.

      – Прикинь, Фёдрыч, – сказал он, – померещилось, что у этой псины – три головы. И каждая размером с банкомат.

      – Бывает, – флегматично отозвался майор. – Но по факту это самый обычный кобель.

      – Не самый, – возразил Санёк. – Это ирландский волкодав. Причем здоровенный.

      – По мне хоть гиена африканская, – Гучко вспомнил привидевшуюся ему зверюгу, и его аж передернуло. – Пошли, пока не стемнело, искать, кто тут за старших.

      И решительно зашагал по тропинке вдоль луга к подсвеченным красным строениям.

      Отойдя шагов на пятьдесят, Юрий Игоревич не выдержал, оглянулся.

      Ирландский волкодав глядел вслед, и глаза его горели красным, как тормозные сигналы.

      Хотя, если подумать, ничего мистического в этом огне не было. Должно быть, закатное солнце так отразилось.

      – Тьфу, пакость! – выругался Гучко, заработав удивленный взгляд Фёдрыча.

      И устремился дальше, не дожидаясь вопросов или комментариев.

      Банкиру было страшно. Хрен знает с какого такого бодуна, но очень страшно. Однако виду подавать – нельзя. Выглядеть психом Юрию Игоревичу хотелось меньше всего.

      А вот Фёдрыч никакого страха не ощущал. Шагал уверенно, дышал глубоко. Ему тут нравилось. Просторно, чистенько (навозные лепехи – это не грязь, а удобрение), ни тесноты, ни суеты. Деревня, одним словом. Деревню же Фёдрыч любил. Мальцом каждое лето – у деда с бабкой на Псковщине.

      Пасторальные благодать и лепота продолжались недолго. Нарушило деревенское благолепие валявшееся на земле тело. Правда, не мертвое, а мощно всхрапывающее, разметавшееся аккурат поперек тропы. Собственно, пьяный мужик и деревня сочетались нормально. Вот только прикинут мужик был не по-деревенски: кожаная жилетка на завязках, кожаные штаны и забавная обувка типа шитых бисером мокасин, похоже, ручной работы. Но главное внимание привлекала не обувка, а то, что на животе у мужика лежал метровый мечуган, отполированный так, что вполне годился в зеркала. Когда между мужиком и Гучко оставалось метров пять, храп внезапно оборвался, мужик открыл один глаз, оценил приближающуюся компанию, затем закрыл глаз, и храп возобновился. Однако Фёдрыч успел заметить, как секундно напряглась волосатая лапа, обхватившая рукоять, и мышцы загорелой шеи. И ни на миг не усомнился: пожелай мужик – и воткнется блестящая железяка в тушку любимого шефа. Мужику для этого даже вставать не придется, потому что Гучко поленился мужика обходить – просто перешагнул.

      Фёдрыч же – обошел. И по ходу успел прочитать синюю надпись, вытатуированную повыше локтя: «Я убил конунга Свейна». И еще Фёдрыч заметил на этой руке много мелких белесых полосок-шрамов. Такие обычно остаются от ножа или иного холодного оружия. Но уж точно не от меча, стиснутого лапой «отдыхающего». Такая дура всю