Заморская Русь. Олег Слободчиков

ним, уже похохатывая, пришли подвыпившие матросы, немногие из старовояжных пассажиров и помощник-креол.

      – Продрогли, казаре? На-ко, погрейся! – протянул тоболякам флягу.

      – В пятницу грех! – зябко ежась на ветру, замотал головой Сысой.

      – А ты скоромным не закусывай! – Посмеиваясь, один из матросов протянул ему сухарь. – Водка, она – постная!

      Сысой удивленно уставился на него, потом на сухарь. Раньше ему это в голову не приходило. Он перекрестился и сделал несколько глотков. За ним приложился к фляге и Васька.

      – Так-то! – потрепал его по плечу капитан. – Здесь тебе не деревня: того нельзя, этого не положено… За морем змею будешь есть и нахваливать!

      – Змею – не буду! – скривился Сысой.

      – Правильно! Там их нет! – захохотали моряки, подмигивая друг другу: не таких разборчивых видели – кто не помер, тот пообтерся, бывает и морским паукам рад.

      На следующий день бодрыми и здоровыми чувствовали себя только старовояжные промышленные, и то не все. Новички-казаре лежали в лежку и ничего не ели. Потом, в большинстве, они привыкли к качке, стали есть и выходить на верхнюю палубу. А вот дородный отец Ювеналий осунулся, побледнел, лежал возле трапа, не принимая еды. Архимандрит Иосаф тоже не поднимался. А их худосочный брат иеромонах Стефан, напротив, очень быстро прикачался, оказывал помощь немощным монахам и пассажирам, с другими миссионерами исправно вел службы на антиминсе. Сквозь ветровые люки голоса поющих в кают-компании доносились до капитанского мостика. Старый Бочаров сопел с недовольным видом. Слышны они были в кубрике и каюте. Ювеналий, не поднимаясь, подпевал слабым голосом, из глаз его текли слезы, капали на подложенную под голову мантию.

      Сысой быстро привык к качке и был весел. Простучав сапогами по трапу, спустился в каюту, скинул шапку, перекрестился на образа, передал болезному архимандриту просьбу приказчика Бакадорова:

      – Говорит, помирает, просит исповедать и причастить!

      Потом склонился над иеромонахом.

      – Чем помочь, батюшка?

      – Вот ведь, как нечисть искушает, – всхлипнул Ювеналий. – Перед глазами куриная ножка под соусом.

      Сысой достал юколу:

      – Погрызи, вдруг полегчает? – протянул.

      От высушенного рыбьего филе так пахнуло тухлым, что миссионер задергался всем телом, из раскрытого рта потянулась тягучая слюна. Желая хоть как-то развеселить несчастного, Сысой пошутил:

      – Давай поборемся, батюшка?

      Встретив тоболяков в Охотске и припомнив их нелепую первую встречу на болоте, Ювеналий предложил в смех:

      – Давайте поборемся! – Схватил ручищами за кушаки одного, другого и приподнял обоих над землей, чтобы не гордились легкой победой, не думали о телесной слабости преподобного. Теперь на шутку промышленного монах вымученно улыбнулся, вздохнул и отвел запавшие глаза.

      На третьи сутки морского похода крепкий ветер поднял такую волну, что прежняя болтанка показалась шалостью. На судне убрали все паруса и под одной бизанью легли в дрейф, закрепив руль с подветренной