Утверждение правды. Надежда Попова

несколько минут Франк произнес тихо и нерешительно: «Ты это… спасибо. Он бы меня отметелил, мало б не показалось». – «Да, – отозвался Курт, – зато теперь, когда выйдет, отметелит обоих». Тот смятенно притих, несколько мгновений лежа неподвижно и молча, и спросил все так же шепотом: «Тогда зачем ты влез?». – «Не твое дело», – огрызнулся Курт, завернувшись в одеяло, и отвернулся к стене.

      Франк ничего больше не спрашивал и не пытался продолжить разговор, и в келье вновь надолго стало тихо, будто в могиле. Уснуть Курт все не мог, и слышно было, что сосед тоже ворочается под одеялом, пытаясь поудобнее улечься… «Я когда в шайке был, – вдруг для самого себя неожиданно пояснил Курт, не оборачиваясь, – меня там тоже все шпынять пытались. Я там был самый младший». Франк перестал ерзать, однако ни слова не произнес и лишь молча ждал. «И был у меня там приятель, – продолжил Курт, уже жалея, что заговорил. – Он меня прикрывал все время. Если б не он, может, прибили бы уже давно. Такие вот дела. А ты… Ты вообще сопля. И тебя даже я пальцем перешибу. Если тебя прикрыть будет некому, тебя рано или поздно прибьет кто-нибудь. Так что вот так. А теперь спать давай», – подытожил Курт, демонстративно натянув одеяло на голову, и замер, всем своим видом говоря, что продолжать беседы не намерен. Франк тоже лежал, не шевелясь, – со стороны его кровати не доносилось ни звука; и только когда уже сон стал подкрадываться, отяжеляя веки, сквозь легкую дрему послышалось: «Я подумал вот что: это и есть то, что отец Бенедикт говорил».

      Курт не ответил, еле сдержавшись, чтобы не рявкнуть на парня и не послать его куда подальше, но прикусил язык, припомнив, за что сам же ринулся бить личину Йохану… «Я подумал, – продолжал меж тем Франк чуть слышно, – что это было бы правильно. Ну, если бы все так жили. Вот как отец Бенедикт говорил: другому не надо делать таких гадостей, которых себе не хочешь, и надо делать такое, что хочешь, чтобы тебе сделали. Вот я сейчас кому спасибо должен сказать? Получается, что тому парню, который за тебя когда-то заступился. Хотя он меня не знает, и я его не знаю, и заступился за меня ты, а выходит, что благодарить мне его надо. А завтра, может, я заступлюсь за кого-то, кто слабей меня. Ну… может же такое быть… А потом он, может, что-то хорошее сделает или мне, или тебе, или даже тому парню, что сделал что-то хорошее для тебя. Вот так оно получается. Вот если бы все так делали…» – повторил Франк со вздохом, и Курт, помедлив, так же тихо отозвался: «Но все делают не так». Еще минуту вокруг стояло молчание, неотвязное, словно часовой, пристально надзирающий за ними, и наконец Франк робко вымолвил: «Но хотя бы мы ведь можем, чтобы так».

      Они тогда смогли. Йохан, спустя два дня покинувший карцер, возвратить себе место признанного вожака в их тройке уже не сумел: против двоих, даже когда каждый в отдельности был слабее него, он сделать уже ничего не мог. А тот вечер Курту запомнился навсегда – именно в ту беспокойную ночь щелкнуло что-то внутри, и многое, что прежде проходило мимо, стало теперь мало-помалу