К повороту стоять!. Б. Беломор

потянулась за ней. Крепыш из «Техноложки» обернулся на пороге, злобно глянул на незваного гостя. Правовед, не удостоив мичмана даже такого знака внимания, по-журавлиному зашагал к дверям, сделавшись до ужаса похожим на Карлушу Греве.

      Последним из-за стола выбрался землемер. Сунув за пазуху початый штоф, он зацепил с блюда щепотью жареной поросятины и кинулся догонять приятелей, работая на ходу челюстями.

      Серёжа стоял как оплеванный. Возмущаться, догонять негодяя, требовать сатисфакции? Глупо, глупо… Студенты, заполнившие трактир, не сводили с него глаз. Мичман плюхнулся на стул, вскочил, швырнул на столешницу двугривенный (зачем? Ведь не успел сделать заказ!) и на одеревенелых ногах пошел к выходу. В спину хохотнули, кто-то бросил язвительную шутку, ему ответили взрывом смеха. Не помня себя от стыда, мичман выскочил на улицу и зашагал, не видя куда. Стыд и гнев застилали глаза, и он думал сейчас только об одном – удержаться и не припустить бегом…

      Серёжа пришел в себя только на набережной Обводного канала. Город вокруг сделался чужим, неприятным; о том, чтобы пойти куда-нибудь, развлечься, и речи быть не могло. Больше всего хотелось очутиться сейчас в своей каюте, на «Стрельце».

      Стоило вспомнить о мониторе, как память услужливо напомнила о предложении, которое сделал Повалишин, когда они прощались, сойдя с Ижоры:

      – Не найдете где на ночь устроиться – милости прошу ко мне. Поужинаем, отоспитесь как дома, на крахмальных простынях, а то всё по каютам да гостиничным номерам… С племянницей моей супруги познакомлю – она из Самары, приехала поступать на какие-то новомодные женские курсы. Красавица и умница, одна беда – увлекается всякими, знаете ли, эмансипэ!

      После гадкой сцены в трактире Серёжа менее всего желал знакомиться с эмансипированными курсистками, а вот от ужина и дивана с подушкой и пледом не отказался бы. Остановив извозчика, он решительно распорядился:

      – Давай-ка, любезный, на Большую Морскую и угол Конногвардейского! – и откинулся на сиденье. Кучер прикрикнул на рыжую кобылу, тряхнул вожжами, и пролетка бодро покатила по Измайловскому проспекту в сторону Фонтанки.

* * *

      Приняли его радушно. Хозяин предоставил гостю свой кабинет с широченным, как палуба монитора, кожаным диваном. Серёжа едва удержался от того, чтобы немедленно рухнуть на это роскошное ложе – он знал, что если хоть на мгновение сомкнет глаза, то уже не проснется до самого утра. Наскоро приведя себя в порядок (кроме артиллерийских таблиц, в саквояже имелся дорожный несессер и смена белья), мичман стоически дотерпел, пока горничная – беловолосая, розоволицая, как младенец, финка, забавно растягивающая русские слова, – не позвала его к ужину.

      Подали аперитив – ракию[15] в маленьких узких, высоких стаканчиках. Супруга каперанга, внучка обедневшего греческого аристократа, поступившего на русскую службу перед Крымской войной, завела в доме балканскую кухню. Иван Федорович принялся объяснять гостю разницу между сербской ракией, турецким ракы и греческим узо, когда

15

Балканский крепкий алкогольный напиток, род бренди.