В консерватории что-то поправить. Ольга Евгеньевна Сквирская

, что-то в консерватории подправить?

      Михаил Жванецкий

      © Ольга Евгеньевна Сквирская, 2021

      ISBN 978-5-0055-0767-9

      Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      Абитура

      Имена изменены, образы собирательные

      О консерватории я мечтала полжизни.

      Но уж на что в моем родном студенческом городе, университет на университете, а консерватории в нем нет. Ближайшая в столице Сибири.

      Туда и отправились мы вчетвером после окончания музыкального училища.

      …Обычное общежитие показалось нам чем-то вроде Царства Божия. Язык пока не поворачивался назвать его по-простецки «общагой» – ради такого панибратства надо было как минимум поступить.

      С огромными чемоданами, набитыми нотами и учебниками, шагали мы от трамвайной линии по указанному адресу.

      Сквозь июньскую тополиную зелень проступила серая девятиэтажка. Из каждого раскрытого окна метров за сто наперебой разносились звуки Рапсодий Листа, Концертов Рахманинова, Каприсов Паганини, – свежая абитура готовилась ко вступительным экзаменам.

      – Зачем им поступать, если они так играют, – пробормотала Маринка.

      Вконец морально раздавленные бравурными аккордами и немыслимо виртуозными пассажами, мы несмело вошли в святая святых и направились к коменданту, заселяться.

      …Едва закинув чемоданы в пустую обшарпанную комнату, мы немедленно реализовали то, что считал своим долгом каждый житель нашей страны, посетивший столицу Сибири: отстояли в кондитерской длиннющую очередь за большим фирменным тортом, с белково-кремовыми березками в качестве сибирского бренда.

      Этот торт мы увлеченно поедали в течение трех первых дней нашей абитуры, после чего рвения заметно поубавилось.

      – Хочешь тортик? Вон отрежь себе, в том углу лежит, – предлагали мы каждому, кто заглядывал к нам в комнату.

      К торту прикладывались и землячки-старшекурсницы, снисходительно учившие нас жить и поступать, и народники с духовиками из нашего училища, заглянувшие проведать, и новообретенные товарищи-конкуренты, зашедшие за учебником и тоненько моросившие, типа, «ужас, как гоняют…» или «десять человек вчера не сдали и уехали домой», – а торт все никак не заканчивался.

      Конкурс у музыковедов в этом году поистине дикий, прямо как в какое-нибудь театральное.

      Но и мы не лыком шиты: наше провинциальное музучилище под управление знаменитого Шефа, даром что незрячего, издавна славилось крепкой подготовкой теоретиков и исправно поставляло кадры в близлежащую консерваторию. Правда, понаехало нас многовато, не могут же принять столько абитуриентов из одного города.

      Тем не менее мы дружно шли напролом: каждую свободную минуту усердно занимались, писали «шпоры», разрабатывали системы визуальных подсказок и проч.

      А экзаменов тьма-тьмущая. Ежедневно с утра до полудня мы толпились около какого-нибудь кабинета или зала для прослушивания, а потом то писали диктант, то отгадывали викторину, то играли фортепианную программу, то отвечали по билету на тему из музыкальной литературы. К вечеру, с замиранием сердца, искали свою фамилию в новых списках. Если фамилии не окажется, значит, не поступил, свободен…

      В общем, день простоять да ночь продержаться…

      …Экзаменационная тусовка – дело непростое: концентрация снобов на единицу пространства превышала допустимую норму.

      Нас сильно напрягали еврейские узкоплечие очкарики, картаво излагавшие музыковедческие премудрости, высокомерные зубрилки с Урала, тараторившие наизусть целые страницы из теоретических трактатов, местные отличники, уверенно упоминавшие Шнитке да Канчели, неизвестных нам, темным провинциалам. Кроме того, в толпе всегда кто-то ныл «я нич-че не знаю» да «я не сдам». Не прибавляло оптимизма и то, что наши ряды таяли день ото дня, хотя шансы увеличивались.

      Мы худели на глазах, потому что явно недоедали.

      Тортик рано или поздно закончился, после чего выяснилось, что наше пропитание никак не организовано: во-первых, мы не имели ни посуды, ни припасов. В магазинах в ту пору царил «совок» в его худших проявлениях: на прилавках не стояло ничего съестного, кроме уксуса и лаврового листа.

      Пельмени фабричной лепки, смороженные в один ком, – вот и все, на что можно было рассчитывать. Однако магазины с пельменями «Монолит» имели подлую привычку закрываться как раз тогда, когда мы возвращались в общагу, ощущая тягучую пустоту в желудках.

      Днем мы еще как-то питались в обкомовской столовой, указанной нам бывалыми консерваторцами, а вечерами становилось грустно…

      Но не тратить же драгоценное время на обустройство быта и на добычу продуктов, ходьбу по магазинам, стояние в очередях, приготовление ужинов, когда над головой, как домоклов меч, висит угроза провала.

      – …Не ждали? – воскресным утром на пороге нарисовалась