Хроники минувших дней. Рассказы и пьеса. Леонгард Ковалев

станет легче.

      Костя все равно отказывается.

      Слезы льются сильнее еще и потому, что он любит бабушку, ему не хочется говорить ей такие слова, но они произносятся сами, против воли.

      К вечеру слезы высыхают, но чувство остается.

      Приходят с работы мать, отец, дедушка, дядя Коля. Костя скрывается от всех в темной спальне. Дядя Коля заходит к нему:

      – Идем, будем печатать фотографии, – зовет он Костю.

      Костя любит дядю Колю, любит наблюдать, как дядя при свете красного фонаря печатает, проявляет, ретуширует снимки, но теперь отказывается и от этого.

      Все-таки он поужинал и, когда лег спать, отвернулся к стенке…

      Ночью на улице не было ни дождя, ни ветра. Утро выдалось яркое, солнечное, было даже тепло.

      Костя позавтракал, бабушка помогла ему одеться, он вышел в сад. В саду деревья еще не осыпались, но уже приготовились к зиме. Было тихо, пусто, печально. Тяжелые думы не отпускали. Один… Как это тяжело – быть одному…

      Если бы кто-нибудь внимательный и добрый в эту минуту мог незаметно подсмотреть, он увидел бы здесь настоящее горе. Сквозь слезы, щурясь на солнце, Костя глядел в небо. Болела душа, горестно страдала она о непоправимом. А жизнь только начиналась…

      Последний помещик

      Ты жила в тишине и покое.

      По старинке желтели обои,

      Мелом низкий белел потолок,

      И глядело окно на восток.

      Зимним утром, лишь солнце всходило,

      У тебя уже весело было:

      Свет горячий слепит на полу,

      Печка жарко пылает в углу.

      Книги в шкапе стояли, в порядке

      На конторке лежали тетрадки,

      На столе сладко пахли цветы…

      «Счастье жалкое!» – думала ты.

И. Бунин

      Жактовский дом, в одной половине которого жили дедушка с бабушкой, дядя Коля и наша семья, был старый, удобный, строенный на старинный лад, с затейливым посередине фасада парадным крыльцом, которым, однако, уже не пользовались. Дом был обшит тесом и выкрашен в желтый цвет. Вторую половину его занимали другие жильцы, у которых были свои двор и все остальное, отдельное от нас.

      До революции дом принадлежал тем, от кого не осталось ни следа, ни названия. Кто были они? Куда подевались в те страшные годы? Бог весть. Конечно, были это достаточные люди, имевшие в губернском городе, в удобном месте, такую усадьбу – вместительный дом, сад, огород, широкий двор. Был еще большой рубленый сарай, построенный буквой «г», короткую часть которого занимали бабушкины подопечные: корова, поросенок, куры. На длинной половине сарая, большой и просторной, с широкими воротами, постоянно раскрытыми настежь, прежние владельцы, должно быть, держали лошадь, выезд, все необходимое для этого. Теперь в этой части хранились дрова, уголь, какие-нибудь старые вещи. Обширный двор между домом, сараем и садом густо зарастал темно зеленевшим спорышом. Возле сарая, по длинной его стороне, справа и слева от ворот росли два больших куста черной смородины, а в конце его, где начинался огород, – деревце вишни. Короткой стороной сарай был обращен