Техника. Дмитрий Кошевар

осторожно, подобно ветру, блуждающему в кронах деревьев. Вероятно, оттого эти существа и назывались шуршиками, ибо могли перемещаться по миру едва уловимым дыханием ветра. Вскоре меж деревьев показался просвет.

      На поляне сидел разбойник – угрюмый детина с густыми бровями, низким любом и густой щетиной. Разбойник перебирал лежащие перед ним вещи, совершенно не обращая внимания на перепуганного крестьянина, что стоял навытяжку и с тоской взирал на нехитрый свой скарб.

      – Всё, батя, свободен, – оживился бессовестный бугай, вынимая из торбы краюху хлеба, три варёных яйца, соль, несколько головок редиски, тушку курицы и самое главное: бутыль с домашним вином. – Свободен, я сказал! И моли бога, что жив остался…

      В последний раз кинув взгляд на потерянное хозяйство, крестьянин повернулся и пошёл прочь по тропинке, исчезающей за кустами дикой малины.

      Ноздри Тихого Тука вновь щекотнул знакомый запах домашней птицы. Он обернулся. Рядом с ним, вынырнув из-за дерева, как ни в чём не бывало, удобно устраивалась «Чернушка».

      – А ну, м-марш отсюда! – зашипел на неё Тук и тут же замер, потому что над его распростёртым в еловых иголках телом вдруг раздался низкий бас.

      – А ты, парень, что здесь делаешь? Что вынюхиваешь?

      Разбойник возвышался над шуршиком, вперив руки в боки.

      «Судя по всему, удача улыбнулась мне! – подумал похититель кур и аж засветился внутри. – Он не узнал меня!»

      Мрачный бугай, действительно, видел перед собой паренька лет двадцати – двадцати пяти, довольно щуплого и не представляющего никакой опасности. Он схватил мальца за шкварник и, легко оторвав от земли, поднял к самому носу, так что кончики топ Тука беспокойно запрыгали, не находя под собой известной опоры.

      – Лежу, – скромно ответствовал паренёк, разглядывая огромный нос грабителя.

      – Твоя курица?

      И оба покосились на «Чернушку».

      – Я с-с с ней не знаком… – пробормотал Тук.

      – Правильно отвечаешь… – кивнул детина и оскалился частоколом гнилых зубов.

      Я опущу подробности вырывания шуршиком сердца из человеческой груди. Скажу лишь, что даже «Чернушка» прижмурилась от того, что произошло в мгновение ока. Вскоре на поляне, которую бороздили блики солнечного света, просеянные сквозь вековые ели, лежал уже бывший разбойник. Рубашка на груди была порвана, заляпана кровавыми пятнами, а полукруглый шрам под левым ребром затягивался на глазах.

      Тихий Тук возвышался над телом жертвы, размахивая маленьким кожаным мешочком, источающим голубоватое сияние, и счастливо улыбался, как ребёнок, получивший нежданный подарок.

      – П-пойдём, к-курица. Мы своё дело с-сделали! – молвил он и как-то особенно тепло взглянул на рисковую птичку, беспечно увязавшуюся за ним. Желание поджарить её на сосновых поленьях внезапно улетучилось, уступив место нежности, доселе неведомой, но престранно удивившей. – Теперь у людей одним разбойником м-меньше… – счёл необходимым пояснить свои