Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны. Джо Аберкромби

надо делать.

      Теперь он представлял побег как наяву. Представлял, убаюкивая себя каждую ночь. «Южный Ветер» неторопливо покачивается на приколе под стенами Торлбю. Опоенная стража сопит в забытьи за недопитыми бокалами эля. Ключ плавно проворачивается в замке. Они с Сумаэль невидимками сходят с корабля – цепи обмотаны тряпками. Пробираются вверх по темным, крутым, так хорошо знакомым проулкам Торлбю: башмаки печатают след в снеговой каше, белая наледь нависает на крышах. Он улыбнулся и нарисовал перед собой лицо матери в тот миг, когда они встретятся вновь. И улыбнулся шире, рисуя лицо Одема, за миг до того, как Ярви всадит кинжал ему в брюхо…

      Ярви ударил ножом, полоснул, ударил снова, руки стали скользкими от теплой крови изменника, а дядя визжал, как недорезанная свинья.

      – Истинный государь Гетланда! – пронесся крик, все зашумели, и никто не рукоплескал громче Гром-гиль-Горма, который бил в громадные ладоши с каждым присвистом лезвия, и матери Скейр, которая от радости заверещала вприскочку и превратилась в облако хлопающих крыльями голубей.

      Присвист лезвия обернулся причмокиванием, и Ярви поднял глаза на брата, белого и холодного на каменной плите. Над его лицом склонилась Исриун и целовала, целовала.

      Сквозь пелену своих волос она улыбнулась, заметив Ярви. Той самой улыбкой.

      – Я надеюсь, после победы вы поцелуете меня как следует.

      Одем приподнялся на локтях.

      – Сколько ты собираешься тянуть?

      – Убей его, – произнесла мать. – Хоть кто-то из нас должен быть мужчиной.

      – Я мужчина! – зарычал Ярви, коля и коля кинжалом, от напряжения начало сводить руки. – Если только не… полмужчины?

      Хурик удивленно приподнял бровь.

      – Не слишком ли много?

      Нож в руке сделался скользким, и голуби мешали ужасно – все птицы как одна глазели на него, глазели, и посередине их – бронзовоперый орел с посланием от праматери Вексен.

      – Ты уже решил вступить в Общину служителей? – проклекотал посланник.

      – Я – король! – огрызнулся он и, сгорая от стыда, поскорее спрятал свою бесполезную, скоморошью руку за спину.

      – Король восседает между богами и людьми, – сказал Кеймдаль. Из перерезанного горла сочилась кровь.

      – Король восседает в одиночестве, – сказал сидящий на Черном престоле отец, подаваясь вперед. Его раны, прежде омытые и сухие, роняли комки и ошметки плоти, склизкая кровь пачкала пол Зала Богов.

      Вопли Одема превратились в смешки.

      – Из вас получился бы превосходный шут.

      – Пошел к черту! – прорычал Ярви, пытаясь бить сильнее, но нож настолько отяжелел, что он с трудом его поднимал.

      – Что вы делаете? – спросила мать Гундринг. Голос ее звучал испуганно.

      – Заткнись, сука, – бросил Одем, а потом ухватил Ярви за шею и крепко сжал…

      Ярви пришел в себя от того, что его встряхнули с неимоверной силой – и увидел руки Тригга на своем горле.

      Кругом жестокие усмешки,