Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны. Джо Аберкромби

плеча. Холодное. Интересно, когда в последний раз он прикасался к отцу? Хоть раз прикасался? Он почти наизусть запомнил последний их разговор. Несколько месяцев тому назад.

      Мужчина сечет косой и рубит секирой, говорил отец. Мужчина налегает на весла и вяжет тугие узлы. А главное – мужчина носит щит. Мужчина держит строй. Мужчина встает бок о бок со своим соплечником. Разве мужчина тот, кто ни на что из этого не способен?

      Я не просил себе полруки, сказал тогда Ярви, как обычно стоя на полосе выжженной земли в битве между стыдом и яростью.

      А я не просил себе полсына.

      А теперь король Атрик был мертв, и его королевский венец, ужатый кузнецами в короткий срок, тяжело давил Ярви на лоб. Куда тяжелее, чем полагалось тонкому золотому ободку.

      – Я спрашиваю, как они умерли? – повторила мать.

      – Они отправились обсуждать мировую с Гром-гиль-Гормом.

      – С проклятыми ванстерцами мириться нельзя, – пробасил Хурик, Избранный Щит матери.

      – Мы обязаны свершить месть, – произнесла мать.

      Дядя попытался развеять бурю.

      – Вначале идут дни скорби. Верховный король запретил объявлять войну, пока…

      – Месть! – Ее голос кромсал, как битое стекло. – Скорую, словно молния, жгучую, словно пламя.

      Ярви украдкой взглянул на тело брата. Вот кто и скор, и жгуч, вернее – был прежде. Толстошеий, крепко сбитый – у него уже пробивалась темная, как у отца, борода. Не похож на Ярви всем, чем только можно. Брат любил его… скорее всего. Любовью с кулаками, где протянутая рука дружбы обычно предвещала оплеуху. Так любят того, кто обречен вечно пред тобой ползать.

      – Месть, – рыкнул Хурик. – Ванстерцы нам заплатят сполна.

      – Да провались пропадом эти ванстерцы! – воскликнула мать. – Надо принудить к послушанию наших. Надо показать им, что юный король тверд, как железо. А когда они с радостью покорятся, вот тогда и горюй, пусть хоть Матерь Море разольется от слез.

      Дядя тяжело вздохнул.

      – Стало быть, месть. Лайтлин, а он-то – готов? Он же не воин…

      – Готов – не готов, а сражаться будет! – отрезала мать. Рядом с Ярви люди нисколько не стеснялись его обсуждать – будто он не только искалечен, а и оглох. Его внезапный приход к власти, похоже, никого не вылечил от этой привычки. – Начинайте приготовления к большому набегу.

      – Где мы ударим? – спросил Хурик.

      – Знай одно – ударим. Оставь нас.

      Ярви услышал стук двери и тихие шаги матери по холодным плитам.

      – Хватит плакать, – проговорила она. И только сейчас Ярви осознал, что глаза его полны влаги, и вытер их, и ему стало стыдно. Ему вечно было стыдно.

      Мать обхватила его за плечи.

      – Выпрямись, Ярви.

      – Прости, – проронил он, пытаясь на манер брата выпятить грудь. Он вечно просил прощения.

      – Теперь ты – король. – Она поправила съехавшую застежку его плаща, попыталась пригладить блекло-соломенные волосы – коротко подрезанные, но все равно непослушные, и прислонила к его щеке прохладную ладонь. – Никогда не проси прощения. Ты перепояшешься