Академия Трех Сил. Смертельный турнир. Анна Мичи

вообще не знает, где в академии продуктовые лавки.

      – Обижаешь, – вмешалась я, – еду я везде найду.

      Обмениваясь добродушными шуточками, мы сели за стол. Такие обеды у нас в последнее время вошли в привычку. Лидайя обожала готовить, говорила, это напоминает ей о доме, ну а мы с Карином обожали хорошо поесть. При этом каждый делал посильный вклад: Карин притаскивал продукты, а я мыла посуду.

      Сразу после обеда Лидайя куда-то засобиралась и быстро сбежала «по делам». По каким именно, не сказала, но перед тем как исчезнуть бросила на меня многозначительный взгляд.

      Я закрыла за ней дверь и в нерешительности застыла.

      Воздух в комнате вмиг изменился, стал тяжелым и тягучим, неловко было даже поднять глаза. Негодяйка Лидайя специально оставила нас с Карином наедине. Раньше она сводила меня с Хеном, теперь у нее появился новый объект.

      И все бы ничего, да только…

      – Может, поиграем во что-нибудь? – спросил вдруг Карин.

      Голос у него стал ломким и хрипловатым, было ясно: он тоже заметил и понял мое напряжение. Но великодушно предложил способ развеять его.

      Я с радостью согласилась. Достала карты, и мы с Карином устроились в гостиной на диване, купленном несколько месяцев назад, когда мы с подругой стали жить вместе.

      Мы сыграли несколько партий в карты, потом в сигнисс – новую игру, только-только начавшую входить в моду, с деревянными фишками и хитроумными ловушками. А потом Карин, так же просто и внезапно, задал тот самый вопрос, которого я ждала и боялась с момента, когда за Лидайей закрылась дверь.

      – Ты… подумала? Скажешь, что решила? Или тебе нужно еще время?

      Я закусила губу. Сердце застучало сильнее, волнение разгорячило кровь. Нахлынул сильный внутренний жар. Чувствуя на себе неотрывный взгляд, я встала и отошла к окну.

      Неделю назад Карин предложил мне встречаться.

      Впервые он признался мне в своих чувствах почти сразу после того, как Хен ушел. Но одновременно с этим я узнала еще кое-что: оказывается, он подозревал, что Хен из ночных, и ничего мне не сказал. Не предупредил, не намекнул.

      Карин оправдывался этикой ночных, тем, что не допускал и мысли, что Хен может мне навредить, но все равно шок оказался слишком большим, и, узнав об этом, я почти месяц с ним не разговаривала. Потом общение возобновилось, но о чувствах никто не заговаривал. Я все еще не допускала мысли о новых отношениях, а Карин, кажется, давал мне время оправиться. Но потом осада возобновилась.

      Поначалу он действовал мягко, исподволь: звал гулять, водил в город, помогал с тренировками, выступая бессменным партнером, тормошил, не давая скатиться в меланхолию и жалость к себе. А неделю назад припер к стенке внезапным признанием.

      Перед внутренним взором встали лихорадочно блестящие зеленые глаза. Вечером, проводив меня до дома после очередной тренировки, Карин вместо того, чтобы помахать на прощание и уйти, вдруг встал перед дверью, загораживая мне путь. Его голос звучал хрипло и надрывно, как будто то, что он говорил, разрывало ему душу. Сначала