Девы. Алекс Михаэлидес

е на страх.

К. С. Льюис. «Боль утраты. Наблюдения»

      1

      Во вторник вечером Мариана сидела на полу в окружении коробок и в очередной раз пыталась разобрать вещи Себастьяна.

      Работа не двигалась. Со дня его смерти прошел год, а пожитки до сих пор валялись тут и там, частично сложенные в стопки, частично рассованные по полупустым коробкам. Мариана никак не могла завершить начатое.

      А все потому, что до сих пор любила Себастьяна. Конечно, он ушел навсегда, но Мариана была не в силах его забыть. Непонятно, что делать с этой любовью, огромной и нескончаемой, которая высыпается из сердца, как наполнитель из тряпичной куклы, когда та рвется по швам.

      Если б и любовь можно было упаковать так же, как одежду… Подумать только: жизнь человека свелась к вороху никому не нужных вещей, приготовленных для распродажи. Жалкое зрелище.

      Потянувшись к ближайшей коробке, Мариана вытащила старые зеленые кроссовки. В них Себастьян любил бегать по пляжу. Кроссовки до сих пор до конца не просохли, к подошвам прилип песок.

      «Выкини их. Давай же», – приказала себе Мариана, хотя и осознавала, что сделать это выше ее сил. Конечно, сами по себе кроссовки – всего лишь старое барахло. Они не заменят ей Себастьяна – человека, которого она любила и будет любить вечно. И все же расстаться с ними было слишком больно. Все равно что самой сре́зать кусок кожи со своей руки.

      Мариана прижала кроссовки к груди, баюкая их, как младенца, и зарыдала.

      Как же это случилось?

      Всего за год – время, которое раньше пролетело бы незаметно, а теперь тянулось и тянулось, словно опустевшая после сокрушительного урагана долина, – в ее жизни произошли роковые перемены. В тридцать шесть лет, одинокая и захмелевшая в этот субботний вечер, она цеплялась за кроссовки, как за священную реликвию. Впрочем, для Марианы они действительно приобрели сакральное значение.

      Умерло что-то прекрасное, что-то святое. Остались лишь книги, которые читал Себастьян, одежда, которую он носил, и вещи, к которым прикасался. Они еще хранили его запах. А Мариана до сих пор помнила вкус его губ…

      Потому-то она и не могла выкинуть его пожитки: те хоть как-то, хоть чуть-чуть связывали ее с Себастьяном. Без них эта связь пропадет окончательно и бесповоротно.

      В книге «Скорбь и меланхолия» Фрейд писал, что при потере близкого необходимо психологически принять утрату, иначе горе может обрести патологический характер и переродиться в то, что Фрейд называл «меланхолией», то есть в депрессию.

      Мариана понимала, что должна смириться с гибелью Себастьяна, но не могла, потому что любила его. Любила, пусть он и ушел навеки, исчез за пеленой. За пеленой, за пеленой… откуда эта строчка? Кажется, из стихов Теннисона.

      За пеленой.

      Мариана и сама очутилась за пеленой. С тех пор как Себастьян умер, все краски вокруг поблекли, звуки стали приглушенными. Жизнь сделалась тусклой и серой, словно ее накрыла пелена – завеса из тоски и печали.

      Мариане хотелось отгородиться от шумного мира, полного боли. Укрыться здесь, в их маленьком желтом домике в Лондоне, и с головой уйти в работу.

      Тут бы она и оставалась, если б как-то октябрьским вечером из Кембриджа не позвонила Зои.

      Все началось в четверг, после сеанса групповой психотерапии.

      2

      Каждый четверг, по вечерам, Мариана собирала своих пациентов в кабинете психотерапии, под который она отвела просторную гостиную в их доме, как только они с Себастьяном сюда переехали.

      Им очень понравился этот солнечно-желтый домик на северо-западе Лондона. И расположенный рядом парк Примроуз-Хилл с растущими повсюду такими же яркими примулами. И побеги жимолости, увивавшие стены и в теплое время года источавшие дивный запах. Сладкий аромат белых лепестков проникал через раскрытые окна внутрь помещений, заполняя каждую комнату, каждый коридор.

      Хотя было уже начало октября, вечер выдался не по-осеннему теплый. Листья вовсю облетали, однако бабье лето не уходило, словно бесцеремонный гость на вечеринке, в упор не понимающий намеков на то, что пора и честь знать. Лучи низкого солнца заливали гостиную золотисто-оранжевым светом. Перед сеансом Мариана опустила жалюзи, но приоткрыла створки окон, чтобы не было душно.

      Затем она расставила по окружности девять стульев, по одному для каждого пациента и для себя. Хотя теоретически стулья должны были быть одинаковыми, на практике Мариана пренебрегала этим требованием. За годы работы у нее скопилось множество всевозможных стульев, различавшихся по форме и размеру и изготовленных из разных материалов.

      Эта небрежность в подборе стульев отражала ее спокойный, неформальный, нетрадиционный подход к работе.

      Даже странно, что Мариана стала психотерапевтом, да еще решила специализироваться на групповых сеансах. Скопления людей вызывали у нее противоречивые чувства. Она всегда относилась к ним настороженно.

      Мариана выросла в Греции, на окраине Афин. Ее семья жила в просторном старом доме