Марина Цветаева. Статьи и материалы. Елена Айзенштейн

неудачно назвал цветаевские реминисценции у Пастернака «зависимостью». Это была встреча Цветаевой и Пастернака «в Боге, друг в друге» через «стихию стихий – слово». Небытие в любимом, как определила когда-то Цветаева. Пастернак настолько сроднился с ее душой, что заговорил ее голосом. Он в Цветаевой (Магдалине), она в нем (Христе). Взаимопроникновение. Слияние. Пастернак фактически произнес Слово «на весь тот свет», «на ту жизнь», которого от него в 1923—1925-м (и сколько еще?) ждала Цветаева. Протянул ей руку «поверх явной и сплошной разлуки». И дело не столько в том, что Пастернаку надо было сказать в стихах как автору романа «Доктор Живаго» о Ларе, сколько во внутренней необходимости обратиться к Цветаевой, потому что, помимо чувства вины, которое Пастернак испытывал после ее гибели, им владело чувство любви к ней.

      «Пастернак <…> пишет не одно, но два стихотворения с общим названием „Магдалина“: первое с отчетливым эхом Рильке, второе – Цветаевой», – указывает Бродский. Прошел он мимо того, что Цветаева совершенно явно присутствует и в первом стихотворении Пастернака. «Раба мужских причуд» – Магдалина первых двух цветаевских стихотворений цикла:

      О, где бы я теперь была,

      Учитель мой и мой спаситель,

      Когда б ночами у стола

      Меня бы вечность не ждала,

      Как новый, в сети ремесла

      Мной завлеченный посетитель.

      Цветаева никогда не писала ночью, но стол, ждущий, как вечность, стол как символ творчества, всего того мира (того света), который на этом столе оживает, – это цветаевский образ. Вспомним цикл «Стол». Состояние «у стола» было для Цветаевой единственным спасением от «лютой юдоли» – жизни. Ночь же всегда воспринималась Цветаевой как время, когда живут «души и духи», «остальное спит», пограничье между тем и этим светом.

      В этом же стихотворении еще одна реминисценция из Цветаевой:

      Но объясни, что значит грех,

      И смерть, и ад, и пламень серный,

      Когда я на глазах у всех

      С тобой, как с деревом побег,

      Срослась в своей тоске безмерной.

      Почти те же строки в обращенном к Пастернаку стихотворении «Брат»:

      Раскалена, как смоль:

      Дважды не вынести!

      Брат, но с какой-то столь

      Странною примесью

      Смуты… (Откуда звук

      Ветки откромсанной?)

      Брат, заходящий вдруг

      Столькими солнцами!

      …………………………………

      Вместе и в рай и в ад!

      Раной – как розаном

      Соупиваться! (Брат,

      Адом дарованный!)

      Пастернак знал, что он цветаевский страстно любимый брат, «адом дарованный», что он был тем, кому Цветаева назначила свидание «высоко», куда она придет «седая», уже без огненных кудрей, бессмертным духом. Пастернак сознательно останавливает свой взгляд на Магдалине-мироносице