Дневники мотоциклиста. Данни Грек

без препаратов пролежал, а этого уже к операции готовят, – указывая на меня, недовольно хмыкнул он.

      Я повернулся к нему лицом и, заглянув в его глаза, увидел то, от чего мне стало как-то не по себе, это была зависть.

      «Чему ты завидуешь?!» – вырывалось у меня из нутра, но я сдерживался, чтобы не сказать это вслух… Тому, что я хочу быстрее встать на ноги и отгородить себя от сочувствующих взглядов своих близких и знакомых?! Да будь моя воля, я бы уже сегодня уехал из этого дома терпимости!

      Я смотрел в его глаза и видел ненависть к себе за то, что я не был таким как он, но как только я захотел заговорить, я увидел в них испуг, испуг от правды. В палату вошел врач и пара медсестер, и наш диалог не состоялся, оставив между нами множество не сказанного.

      – Здравствуйте, – произнес начальник этого царства. И все как один поздоровались в ответ.

      – Ну что, Сереж, сейчас будем тебя освобождать, – обратился он к моему возмущенному соседу. – А то ты у нас уже залежался.

      – Как?.. Уже? – недоумевая, ответил он.

      – Да, уже, – проговорил врач. – Пора, все сроки закончились.

      – Вы уверены, что всё срослось? – продолжал он, создавая впечатление страха.

      – Уверен, – отрезал доктор. – Не бойся, скоро будешь бегать.

      Через секунду Сережу быстро увезли на отпаркованной кровати в коридор, за которым скрывалось его новое будущее.

      Все оживились и продолжали травить друг друга историями, лишь одинокий араб у стены, молча, лежал с закрытыми глазами.

      В палату вошла девушка в длинной бесформенной юбке и такой же блузке, поверх которой был накинут белый халат, её голова была покрыта длинным платком, из-под которого выглядывали черные волосы, а в ее руке была тряпичная бледно-серая сумка, с оттянутыми под своей тяжестью ручками.

      – Здравствуйте, – вежливо поздоровалась она и быстро заняла место на стуле у кровати араба. Она что-то произнесла на непонятном мне языке, и все, кто услышал ее, тут же притихли.

      Ее внешний вид совсем не вязался с моим городом, но он совершенно не портил её, а придавал ей что-то особенное. Она сидела ко мне в пол-оборота, всецело погрузившись в отрывистую беседу, и не обращала никакого внимания на присутствующих.

      Араб разговаривал с ней практически шепотом, лишь немного приоткрыв глаза, в воздухе можно было легко уловить сухой тембр его голоса. Но их разговор нельзя было назвать задушевной беседой, и вскоре непонятный мне язык стих, и араб снова закрыл глаза, а она принялась убираться вокруг кровати и на тумбочке.

      Когда с уборкой было покончено, она с легкостью приподняла его, как тяжеловес поднимает штангу, и перевела кровать в сидячее положение, прошла в ванну и, намочив полотенце, оголила его по пояс. Быстрыми движениями она обтерла его, поменяла бельё, и с той же легкость уложила его обратно.

      Глядя на её действия, можно было понять, что она проделывала это не в первый раз.

      Достав из огромной сумки термос, она принялась