Золотой ключик или Приключения Буратино. Алексей Толстой

жарились целый кролик и два цыплёнка.

      Помуслив пальцы, он потрогал жаркое, и оно показалось ему сырым.

      В очаге было мало дров. Тогда он три раза хлопнул в ладоши.

      Вбежали Арлекин и Пьеро.

      – Принесите-ка мне этого бездельника Буратино, – сказал синьор Карабас Барабас. – Он сделан из сухого дерева, я его подкину в огонь, моё жаркое живо зажарится.

      Арлекин и Пьеро упали на колени, умоляли пощадить несчастного Буратино.

      – А где моя плётка? – зарычал Карабас Барабас.

      Тогда они, рыдая, пошли в кладовую, сняли с гвоздя Буратино и приволокли на кухню.

      Глава 8

      Синьор Карабас Барабас, вместо того чтобы сжечь Буратино, даёт ему пять золотых монет и отпускает домой

      Когда куклы приволокли Буратино и бросили на пол у решётки очага, синьор Карабас Барабас, страшно сопя носом, мешал кочергой угли.

      Вдруг глаза его налились кровью, нос, затем всё лицо собралось поперечными морщинами. Должно быть, ему в ноздри попал кусочек угля.

      – Аап… аап… аап… – завыл Карабас Барабас, закатывая глаза, – аап-чхи!..

      И он чихнул так, что пепел поднялся столбом в очаге.

      Когда доктор кукольных наук начинал чихать, то уже не мог остановиться и чихал пятьдесят, а иногда и сто раз подряд. От такого необыкновенного чиханья он обессилевал и становился добрее.

      Пьеро украдкой шепнул Буратино:

      – Попробуй с ним заговорить между чиханьем…

      – Аап-чхи! Аап-чхи! – Карабас Барабас забирал разинутым ртом воздух и с треском чихал, тряся башкой и топая ногами.

      На кухне всё тряслось, дребезжали стёкла, качались сковороды и кастрюли на гвоздях.

      Между этими чиханьями Буратино начал подвывать жалобным тоненьким голоском:

      – Бедный я, несчастный, никому-то меня не жалко!

      – Перестань реветь! – крикнул Карабас Барабас. – Ты мне мешаешь… Аап-чхи!

      – Будьте здоровы, синьор, – всхлипнул Буратино.

      – Спасибо… А что – родители у тебя живы? Аап-чхи!

      – У меня никогда, никогда не было мамы, синьор. Ах я, несчастный! – И Буратино закричал так пронзительно, что в ушах у Карабаса Барабаса стало колоть, как иголкой.

      Он затопал подошвами:

      – Перестань визжать, говорю тебе! Аап-чхи! А что – отец у тебя жив?

      – Мой бедный отец ещё жив, синьор.

      – Воображаю, каково будет узнать твоему отцу, что я на тебе изжарил кролика и двух цыплят. Аап-чхи!

      – Мой бедный отец всё равно скоро умрёт от голода и холода. Я его единственная опора в старости. Пожалейте, отпустите меня, синьор.

      – Десять тысяч чертей! – заорал Карабас Барабас. – Ни о какой жалости не может быть и речи. Кролик и цыплята должны быть зажарены. Полезай в очаг.

      – Синьор, я не могу этого сделать.

      – Почему? – спросил Карабас Барабас только для того, чтобы Буратино продолжал разговаривать, а не визжал в уши.

      – Синьор, я уже пробовал однажды сунуть нос в очаг и только проткнул дырку.

      – Что за