Ослик Иисуса Христа. Константин Шеметов

а оттуда в гостиницу. Частный отель «Перевёрнутая лодка» – вот куда привела их гипотеза взаимной привязанности.

      И действительно, формой отель напоминал сильно накренившуюся в шторм яхту. Ещё немного, и она затонет. Но нет. Лодка держалась, как, собственно, и весь постсоветский понт (игра слов: «Понт» – древнее греко-персидское государство на Южном берегу Чёрного моря, «понт» – напускная заносчивость, высокомерие, хвастовство). Сразу и не поймёшь: то ли ты в России, то ли в Китайской Народной Республике – коррумпированный рынок плюс Политбюро КПК (ручное управление). Этих отелей теперь не счесть, да что толку – всё сплошь перевёрнутые лодки. Вывеска так и гласила: «Overturned Rowboat».

      Они болтали до глубокой ночи. Уснули лишь под утро, но так и не сказали друг другу главное. Впрочем, что говорить? – и так всё ясно: Ослик и Лобачёва намеренно продлевали свою связь, не обсуждая её и стараясь не думать о ней. Тот самый случай, когда скажи правду (она любит, он нет), – и всё закончится. Такой исход им не нужен.

      Другое дело – секс. Правда сексу не помеха. Бери больше – будучи проявлением животного начала, сексу всё равно, что у вас там с надстройкой (ваша индивидуальность, ценности, мораль). «Было бы желание», – размышлял Ослик. Но желания не было: Наташа выглядела измотанной, да и он не возбуждал её.

      Ему не спалось. С рассветом он вышел на улицу и час-другой смотрел, как бьются волны. Они бились о пристань, бились о камни, бились о катер у причала. Катер качало.

      Волны бились об Осликову голову и Наташино представление о нём. Представление – так себе, но и Лобачёва не сдавалась. Она хоть и повторялась со своей любовью к нему, казалось, ей нравилось повторяться. Даже во сне она обнимала его. Он отстранялся, и она обнимала снова. При некоторой фантазии Наташу можно было определить, как многократно повторяющуюся компьютерную программу. Или, к примеру, как «ditto mark» (знак повтора в английском языке), а то и одоридзи (символ японского письма, означающий удвоение иероглифа). Лобачёву будто зациклило на Ослике, а как выйти из этого цикла, она не знала.

      Позавтракав, Генри и Наташа засобирались – он отправится в аэропорт, она на вокзал, и уже к вечеру оба прибудут, кто куда: Ослик в Москву, Лобачёва в Харьков. Впереди выходные, а затем будни – основа филогенеза.

      На прощание они присели у «Перевёрнутой лодки». Отель оказался вполне сносным. Тем более сносным, что свалка вокруг (свалка, знакомая Ослику ещё с детства) всё разрасталась. Предпринимателей здесь не жаловали. Но как бы то ни было, оставшиеся на свободе (в основном, откупившиеся – кто деньгами, кто послушанием) делали своё дело. Самое отвратительное – всех всё устраивало: и население (еды пока хватало), и власть (она имела стабильный откат), и мировое сообщество (худо-бедно Запад осваивал-таки восточный рынок, и уж, конечно, не собирался его терять).

      Формально (для большинства населения, власти и в известной степени для мирового сообщества) дела обстояли так: в тюрьмах РФ сидели истинные преступники, а страной управляли