Имя мне – Красный. Орхан Памук

куплю.

      – Врешь, в шкафу полно лимонов.

      Брат немного ослабил хватку, я вырвался, пнул его ногой, схватил подсвечник, чтобы им драться, но Шевкет налетел на меня и подмял под себя. Подсвечник упал, поднос перевернулся.

      – Наказание господне! – послышался мамин голос. Она не стала кричать – гость мог услышать. Как она ухитрилась пройти по коридору и спуститься вниз, не попавшись на глаза Кара? Она разняла нас. – Позора с вами не оберешься, паршивцы!

      – Орхан сегодня соврал, – пожаловался Шевкет. – Оставил меня у мастера, а сам сбежал.

      – Молчи! – Мама отвесила ему пощечину.

      Ударила она не сильно, брат не заплакал, но надулся.

      – Скорее бы вернулся отец! Он возьмет красную саблю дяди Хасана, мы уедем отсюда и снова будем жить у дяди.

      – Молчи!

      Мама вдруг так разозлилась, что схватила Шевкета за руку и потащила в чулан. Я пошел следом. Мама открыла дверь, увидела меня и сказала:

      – Вдвоем будете здесь сидеть.

      – Мама, я же ничего не сделал, – возразил я, но в чулан вошел.

      Мама закрыла дверь. В чулане было не так уж темно: сквозь ставни окошка, выходившего к гранатовому дереву, пробивался слабый свет, но мне все равно стало страшно.

      – Мама, открой, – заплакал я. – Мне холодно!

      – Не реви, трус! – напустился на меня Шевкет. – Сейчас откроет.

      Мама открыла дверь.

      – Обещаете вести себя тихо, пока гость не уйдет? Хорошо, тогда сидите на кухне у очага, наверх не поднимайтесь.

      – Нам там будет скучно, – насупился Шевкет. – Куда ушла Хайрийе?

      – Все-то тебе надо знать.

      В конюшне тихонько заржала лошадь, потом еще раз. Это был конь Кара, не дедушкин. Стало вдруг весело, как будто начинался ярмарочный день или праздник. Мама улыбнулась – так, словно хотела, чтобы мы улыбнулись тоже, подошла к конюшне, открыла дверь и произнесла:

      – Тсс!

      Потом вернулась и отвела нас в пропахшую маслом кухню, владение Хайрийе и мышей.

      – Смотрите никуда отсюда не выходите, пока гость не уйдет. И не ссорьтесь, а то он подумает, что вы избалованные, невоспитанные дети.

      – Мама, – заторопился я, пока она еще не успела закрыть дверь. – Мама, послушай: они говорили, что кто-то убил одного из дедушкиных художников.

      7. Меня зовут Кара

      Едва увидев сына Шекюре, я понял, что многие годы память неправильно рисовала мне ее образ. У Орхана – и у Шекюре – черты лица тонкие, а подбородок длиннее, чем мне казалось. Стало быть, рот у моей возлюбленной должен быть меньше, а губы у́же, чем я представлял себе: за двенадцать лет странствий из города в город мое воображение увеличило рот Шекюре, губы стали пухлыми и блестящими, словно крупные вишни.

      Будь у меня при себе портрет Шекюре, исполненный в манере итальянских мастеров, за все двенадцать лет ни разу я не почувствовал бы себя бесприютным и неприкаянным, не в силах вспомнить образ оставленной в Стамбуле любимой. Ведь если в сердце живет лицо возлюбленной, мир по-прежнему твой дом.

      Когда я увидел сына Шекюре, поговорил с ним и поцеловал его