Черная осень. Галина Гончарова

всего.

      Второго врага, который подкрался сзади, она не заметила. И пропустила удар ножом в спину…

      Холодно, как же холодно…

      Яна повернулась к убившему ее человеку.

      Она понимала, что удар смертелен, она видела такое, она знала…

      Пара минут. Что она может сделать?

      Только одно.

      Слабеющая рука уронила сумочку. Из нее выпали несколько купюр – ей сегодня дали зарплату. Она хотела купить Гошке несколько игрушек – продукты у нее не возьмут, а вот игрушки она ему на планшет загрузить может…

      Вторая рука скользнула в карман – не хотела, а придется…

      Второй подонок шагнул, наклонился за деньгами…

      Шило в руке Яны словно ожило. И нашло свою жертву.

      Один удар.

      Жесткий и сильный, в сердце – целилась туда, но слабеющая рука дрогнула. Впрочем, грабителю и этого хватило, чтобы свалиться.

      – Сдохни, падаль.

      Женщина упала рядом со своими убийцами. Первый, кажется, тоже кончался: наверное, она ударила слишком сильно… Плевать!

      Гошка…

      Ее малыш… он один останется…

      Он в приют попадет…

      ГОШКА!!!

      Другой мысли у женщины в этот момент не было. И шевельнулись губы, шепча старое, откуда-то из детства взявшееся…

      – Кровью и плотью, жизнью и смертью, душой и посмертием… я все отдам тому, кто защитит моего сына!

* * *

      – Мадам Цветаеф, я должен с прискорбием сообщить: даже если лечение пройдет удачно, внуков у вас не будет.

      – Черт побери!

      Дорогая швейцарская клиника сияла. Новизной, чистотой, дороговизной… Больницу она практически не напоминала. Но запах…

      Хлорки? Смеяться изволите?

      Дезинфекции? Тоже нет, здесь применялись самые передовые средства, которые не пахли антисептиком, да и проветривали здесь, и воздух озонировали, и…

      Нет.

      Здесь царил совсем другой запах.

      Запах человеческого горя и боли.

      Вопреки всем заявлениям материалистов, страдания тоже имеют свой… запах?.. След? Ауру?

      Здесь это ощущалось достаточно сильно. Даже в безумно дорогой клинике отделение для безнадежно больных – оно и есть отделение для безнадежно больных.

      Сами больные, их родные, близкие…

      Моложавой подтянутой женщине никто не дал бы ее пятидесяти пяти лет. Сорок? Да, возможно, может, даже тридцать пять. Пластические хирурги постарались.

      Но стоило взглянуть ей в глаза…

      Именно взгляд выдает людей. Хоть ты кожу с попы на голову натяни, а глаза все равно останутся усталыми, пустыми, безрадостными… старыми.

      Сейчас глаза мадам Цветаеф, или Ольги Сергеевны Цветаевой, были именно такими.

      Единственный сын…

      Кровиночка родненькая…

      Наркоман законченный.

      Пока она работала, трудилась не покладая рук, приумножала и копила, сынок жил весело и счастливо. Тратил накопленное мамой, развлекался, валял дурака…

      Это бы не беда. Накопила она столько – внукам правнуков на черную икорку хватит. Но в том-то и дело…

      Мальчишка подсел на наркотики.

      Она