Девчонки, я приехал!. Татьяна Устинова

лёгких, за неделю сгорела, хотя Павел Егорович как-то умудрился пенициллин достать, на самолёте из Казани примчался.

      Только попрощаться им не довелось. Любочка в себя так и не пришла.

      Остались они тогда втроём. Надинька горе быстро и приняла, и пережила – детское горе лёгкое, короткое. А Павел Егорович в одночасье постарел, сгорбился, весь словно осел и заледенел. Может, тогда сердце у него и надорвалось…

      Но всё-таки, приезжая на дачу, открывал дверь и первым делом возвещал: «Девчонки, я приехал!»

      Агаша утёрла глаза – она бесслёзно печалиться не умела, да и горе уж больно велико. Как его поднять, как теперь нести?..

      – Поставлю-ка я чаю, Агаша, – Надинька поднялась и подхватила пустые тарелки. – Между прочим, у меня в портфеле две сушки! – прокричала она из кухни. – С маком! Нина угостила, а я забыла съесть!

      Ничего она не забыла, конечно, а приберегла, чтобы разделить с Агашей.

      – А рояль? – продолжала Надинька, точно зная, что Агаша стоит у неё за спиной. – Куда мы его поставим в квартире?..

      – Да уж поставим, – пробормотала Агаша. – Отойди, я сама тарелки ополосну. Ручки побереги!

      – Нет, Агаша, мы с тобой теперь наравне должны вести хозяйство.

      – Чего удумала?! Хозяйство вести! Без тебя управлюсь! Ступай, ступай!..

      Надинька повернулась, обняла Агашу, прижалась горячим, худеньким лицом к плечу.

      Агаша проглотила моментально набежавшие слёзы, похлопала девочку по спине, поцеловала в рыжую макушку.

      – Ничего, ничего. Проживём с Божьей помощью.

      Надинька оторвалась от неё и стремительно вышла из кухни. Через секунду зазвучал рояль – сразу грозно, мятежно, – и также неожиданно умолк.

      – Агаша, – издалека громко спросила Надинька. – А он есть?

      – Кто?

      – Бог.

      Агаша достала из буфета чашки и сахарницу, непривычно лёгкую. Заглянула – почти пусто.

      – По-нынешнему выходит, что нет.

      – А по-твоему – есть?

      – Ох, не знаю я, Надинька.

      – Если он есть, почему война такая страшная была? Почему людей в печах жгли? И в газовых камерах душили? Почему мама умерла, и папа тоже?..

      Агаша не знала, что отвечать, и сказала:

      – Стало быть, за грехи наши…

      – У мамы не было никаких грехов! – выкрикнула Надинька и опять заиграла.

      Агаша принесла из кухни чайник, уселась на своё место, сильно выпрямилась и стала слушать.

      Рояль гремел.

      Надинька неожиданно оборвала музыку и бесшумно опустила крышку рояля. Ссутулила плечи и сунула руки в карманы отцовского халата.

      Так они сидели в полной тишине – Агаша у стола, девочка рядом с инструментом.

      – Ты бога нянькой не назначай, – вымолвила наконец Агаша. – Он отец наш, а смотреть за собой люди сами должны. Что же делать, коли против воли отца чада поднимаются? Чадам несладко, а отцу-то каково?..

      – Ты странно рассуждаешь, Агаша. По-деревенски.

      – А это, как говорится, чем богаты! Чай иди пить, остыл уж.

      Надинька сушку сгрызла моментально,