Неопознанная педагогика. Калмыкия. Страна между двумя берегами. Анатолий Цирульников

необычный человек. Пришел во власть в тридцатилетнем возрасте, был уже миллионер. Неординарная личность. Делал то, что другому человеку в голову бы не пришло. И самое удивительное, – получалось. Вот же они, Нью-Васюки, или буддийские храмы, возродившиеся в Калмыкии.

      Время было такое, размышляю я. В Якутии подняли науку и образование. А в Калмыкии – шахматы и хурулы…

      В кабинет к замминистру заглядывает коллега, профессор университета. Занимается этнопедагогикой. А нужна ли она сегодня? «У нее, – говорит про коллегу Ирина Дмитриевна, – акцент в речи, и обороты такие, мы, когда вместе учились, – смеялись. А потом поняли, что это сохранилась родная речь…»

      В кабинете замминистра на стене – фотография народного поэта Давида Кугультинова.

      …Я помню прошлое. Я помню

      Свой голод. Больше я не мог.

      И русская старушка,

      Помню

      Мне хлеба сунула кусок.

      ………………………..

      Хотелось мне, ее не зная

      Воскликнуть:»Бабушка родная!»

      Хотелось петь, кричать «Ура!»,

      Рукой в кармане ощущая

      Существование добра.

      По профессии Ирина Дмитриевна – учитель русского языка и литературы, по призванию завуч, по должности заместитель министра, – калмыцкому образованию повезло. Всех директоров школ в лицо знает. Не то, что на прусской картинке.

КАЛМЫКИ БОЯТСЯ ЛЕСА

      Я думал, что с министром, к которому меня привела заместитель, пойдет разговор официальный: стандарты, бюджеты… Но Лариса Борисовна Васильева – министр образования, культуры и науки, зампред правительства республики Калмыкия – женщина с необычной внешностью, не похожая на чиновницу (впрочем, я их мало видел) заговорила о другом.

      «…Что меня беспокоит, Анатолий Маркович. Мы пытаемся сохранить культурный слой – он во многом утерян. Были мастеровитые люди…Но у нас, к сожалению, нет, как вы рассказываете, в Якутии, – поселков мастеров. Более того, философия калмыков устроена так, что они последний скот продадут, но ребенок получит высшее образование и будет заниматься интеллектуальным трудом. А ремеслом – редко. Практически у нас считанное количество мастеров. Резьба по кости, ювелирное дело есть, но, как правило, дети, нет, этим не занимаются. Преемственность утрачена. Есть возможность уйти в сферу интеллектуального труда. А ремесло – это ведь все равно физический труд. Ту же кошму валяют, но кошма это физический труд.

      И получается, что мастер учит чужих людей, а своих детей – нет. Я почему об этом говорю, я же еще министр культуры, – поясняет она. – А это же нарушение – утрата ремесла, традиции, уклада жизни…А ведь народные мастера еще сочиняют, пишут, и читают стихи, наш «Джангар», они же сказители-джангарчи…»

      Слушая министра, я пометил в блокноте: связь между утерей ремесла, угасанием традиции. И чем-то еще…

      «…Я говорю своим: ремесло это часть традиции, уклада жизни, который калмыки четыреста лет назад принесли в Россию.