Нить неизбежности. Сергей Юрьев

попытался почесать через гипс сломанное запястье. – Старшина Зуб тоже как-то попытался на мне перед строем крутизну свою показать. Пока я его на неделю в санчасть не определил, не успокоился, бедолага.

      – И как тебя на губе не сгноили за такое?

      – За какое за такое?! Там всё строго по уставу было. Учебный поединок, обстановка, приближенная к боевой. Мне даже благодарность объявили за успехи в боевой подготовке и премию в размере месячного жалованья. Меня потом перевели инструктором по рукопашному бою в учебную бригаду Внутренней Стражи.

      – Это которая каторжников ловит?

      – Ага. Не только ловит, но и охраняет. А ловят больше диких старателей и браконьеров. Там, в Восточной Тайге, и сейчас ещё посадник местный власть имеет только в Большой Засеке, ну и ещё в округе вёрст на сто. Дальше всё на Страже держится. – Чувствовалось, что военная служба оставила у монаха не одни только горестные воспоминания, которым он предавался, думая, что разговаривает со спящим. – А тебя-то как сюда занесло? От хорошей жизни на стенку не полезешь.

      От хорошей жизни! Интересное замечание. Жизнь может быть хорошей и плохой – это смотря как к ней относиться. А что делать, если жизни вообще нет? Была, и нету… Как можно с кем-то поделиться тем, чего нет? Как?

      Язык вырвался на волю, начисто забыв о документе на шесть листов – подписке о неразглашении. Зачем скрывать то, чего не было? Почему-то захотелось довериться этому странному монаху, который если с кем-то и мог поговорить откровенно, то только со спящим.

      Через час, когда небо посветлело, предчувствуя близость рассвета, брат Ипат знал о бывшем поручике Спецкорпуса Онисиме Соболе почти всё. Всё, кроме мелочей, которых тот не помнил или не придавал им значения, и ещё того, чего он не мог знать о себе сам.

      6 сентября, 21 ч. 35 мин., Плёсский уезд, 14 вёрст южнее станицы Питьевой.

      – …и каждый из вас вправе спросить меня: а сам-то ты, отец Зосима, чем заслужил благосклонность Господа и судьбы? И я отвечу каждому: не постом и не молитвой, не только смирением и не одним лишь терпением. Да, на меня снизошло знание, рядом с которым меркнет самая истовая вера! А чем я это заслужил? И я отвечу: ничем. Нет моей заслуги в том, что чудеса Господни, и не единожды, свершились у меня на глазах, но в тот миг, когда услышал я Глас Небес, меня, того, кем был я до того дня, не стало, а стал я, которого не было ранее. Значит, я – дважды рождённый, и это тоже чудо. В моей ладони – свет, в моих очах – радость, что я вижу вас, внимающих мне, на моём челе – скорбь о тех, кто не открыл свой слух проповеди моей, ибо их уделом остаётся блуждание во тьме. – Голос, доносящийся из небольшого репродуктора, установленного на приборной панели, звучал всё громче, и невзрачный капитан Внутренней Стражи убавил уровень звука.

      – Ваш Превосходительство, не пора ещё? – с плотоядной надеждой в голосе спросил он, оглянувшись на полковника Кедрач, которая сидела тут же, в аппаратной, за его спиной.

      – Нет. Во-первых, этот жулик наверняка скажет ещё что-нибудь ценное, – отозвалась Дина,