И взошла звезда полынь. Александр Жданов

эффектных, но не всегда эффективных лозунгов и призывов, великий князь был настроен решительно: не отступать ни на шаг! Андрееву же многое виделось иначе. Генерал понимал: после нескольких энергичных ударов германцев, основательно потрепавших наши силы, надо отступать. Отступать, чтобы оставшиеся силы сберечь и восполнить, чтобы перегруппироваться, понимал, что отступать, возможно, придётся очень протяжённым фронтом.

      Отступление. Этот нерадостный процесс требует от стратега не меньших, если не больших мужества и умения, нежели при наступлении. Необходимы невероятные усилия, чтобы сохранить взаимосвязь и слаженность действий между отступающими армиями, дивизиями и полками. Нужно немалое мужество, чтобы пройти мимо укоряющих взглядов жителей оставляемых врагу городов и деревень. Наконец в ещё большей мере нужны сила, авторитет и воля, чтобы в этом отходе и отказе от борьбы сохранить боевой дух войск, не дать унынию, а тем паче панике взять верх. Иначе слаженное отступление станет беспорядочным бегством – и армия перестанет существовать.

      Андреев отступал. Отступал спокойно, с достоинством. С арьергардными боями войска уходили из Польши, а у крепости Новогеоргиевской остановились. Что вынудило опытного генерала остановиться здесь и начать обороняться? Что подвигло на такой шаг, от которого удерживал генерала его хороший друг генерал Басов? Слова Андреева о том, что он не может взять на себя ответственность бросить крепость, над которой так много работали прежде, вряд ли что объяснят. Возможно, сыграло-таки роль внутреннее неприятие каждым военным человеком отхода, сдачи позиций. А, может, теплилась в душе генерала надежда, мол, остановимся, укрепимся, оттолкнёмся и пойдём наступать. Кто ответит?

      Так или иначе, но в июле началась оборона Новогеоргиевской. Что это были за дни! Такого напора противника войска не видели давно. Оборона длилась недолго: через четыре дня после того, как противник открыл огонь, крепость пала. Потери были огромны.

      Генерал Андреев находился в своём кабинете, куда вошёл с докладом начальник штаба. Незадолго до этого генерал почувствовал себя дурно. Случился знакомый ему приступ болезни. Днём его одолевала сонливость, и надо бы прилечь, подремать, да нельзя, и знал генерал, что и ночью отоспаться не получиться: ночью его станет мучить бессонница. Опять начинался зуд, опять генерал почувствовал запах аммиака изо рта, конечности похолодели, появилась одышка. С бледным, желтоватого оттенка одутловатым лицом генерал вышел из-за ширмы. Его обычно пышные, причудливо зачёсанные, «прусские» усы сейчас гляделись обвисшими.

      За ширмой, откуда вышел генерал, для него установили аналой с иконой, где он мог оставаться наедине с молитвой. Он сразу же спросил о потерях.

      – Потери огромны, ваше высокопревосходительство, – отвечал начальник штаба. – Много убитыми и ранеными. И пленных тоже много. Сдались и офицеры и генералы.

      Андреев ещё больше побледнел, но сдержался.

      – Что генерал Бобрик? От него, наконец, есть вести?

      Начштаба молчал.

      – Почему не отвечаете?

      – Ваше