Аргентина. Нестор. Андрей Валентинов

кормить нас пустой болтовней —

      к чертям! Спасибо за честь![40]

      За кого его тут приняли, Белов так и не понял. Объясниться не успел, из темноты вынырнул офицер, махнул рукой:

      – Скорее! Скорее!..

      Его втащили в кузов крытого грузовика, рядом пристроились двое конвойных, взревел мотор. Ехали недолго, менее получаса. Потом команда: «К машине» – и короткая пробежка от открытых железных ворот к ступенькам, ведущим в подвал № 3. Безмолвный конвоир принес немецкую форму и громко хлопнул дверью.

      Марш левой – два, три!

      Марш левой – два, три!

      Встань в ряды, товарищ, к нам, —

      ты войдешь в наш Единый рабочий фронт,

      потому что рабочий ты сам!

      Пение настраивало на боевой лад. Александру и его сверстникам с детства обещали войну с фашистами. И надо же, не соврали. Унтер-пограничник, кажется, даже испугался.

      И так как все мы люди,

      не дадим нас бить в лицо сапогом!

      Никто на других не поднимет плеть,

      и сам не будет рабом!

      Дверь открылась, замполитрука Белов повернулся и пропел в лицо тому, кто вошел. По-русски, ради полной ясности.

      Marsh levoj – dva, tri!

      Marsh levoj – dva, tri!

      Vstan v ryady, tovarish, k nam —

      ty vojdesh v nash Edinyj rabochij front

      potomu chto rabochij ty sam!

      Унтер-офицер, на этот раз молодой, его не старше, невозмутимо дослушал до конца и только потом равнодушно бросил.

      – Одевайся – и пошли!

      Но Александра уже понесло. То ли «Einheitsfrontlied» на слова товарища Бертольда Брехта вдохновил, то ли он понял, даже не понял, почувствовал: уступать нельзя. Иначе ноги вытирать станут.

      – Службу забыли, унтер-офицер? Во-первых, на «вы», во-вторых, по званию. Я по вашему счету фельдфебель, то есть «господин фельдфебель». Как поняли? Спрашиваю: как поняли?

      Рыкнул и аж сам себе позавидовал. Как ни странно, сработало. Унтер подтянулся, легко ударил прикладом карабина о цемент:

      – Понял, господин фельдфебель. Но одеться вам все-таки надо.

      Если поддается, надо давить дальше. Белов резко мотнул головой:

      – Чужую форму не надену! Представьте, унтер-офицер, вы попали в плен, с вас содрали мундир и дали взамен… Да хоть польский. Вы бы согласились?

      Глаза унтера блеснули.

      – Пшеки?! Да я скорее бы умер. Все ясно, господин фельдфебель. Пойду доложу.

      Вновь хлопнула дверь. Александр присел на лежак, отодвинув подальше пахнущую хлоркой форму. Упрямится он, конечно, зря, захотят – в трусах отконвоируют. Но тут же одернул себя. А пусть! У них, в Рейхе, поди, детей страшными русскими комиссарами пугают. Значит, все правильно, надо соответствовать.

      Эх, жаль Единый рабочий фронт только в песне и остался! Где вы, братья по классу?

      И если ты – рабочий,

      то не жди, что нам поможет другой, —

      себе мы свободу добудем в бою

      своей рабочей рукой!

2

      Что же они задумали?

      – Не они, – поправила себя Соль. – Мы!

      Именно

40

 Здесь и далее – «Einheitsfrontlied» («Песня Единого фронта»), музыка Ганса Эйслера, слова Бертольда Брехта. Перевод С. Болотина и Т. Сикорской.