Мастера сыскного дела. Алексей Владимирович Куйкин

у с документами. Лежавшие поверх других документов два протокола допросов, заставили интеллигентного чиновника Министерства Юстиции, благообразного дородного мужчину слегка за пятьдесят, громко подсердечно выругаться, да такими словами, что впору лишь извозчикам, обретавшимся на Молоховской площади Смоленска. Показания двух молодых сестёр-портних в одночасье развалили дело об убийстве Николая Воронкова, казавшееся Ефремову уже готовым для передачи в суд. Но и эти же показания подвигли Василия Николаевича к новому вдумчивому исследованию и разбору всех фактов. Если дело разваливается, значит именно он, судебный следователь по важнейшим делам, при проведении расследования упустил что-то важное. И он же должен это самое важное найти в материалах уголовного дела. Ещё раз, тяжело вздохнув, Ефремов принялся листать протоколы.

      8 сентября 1908 года около девяти часов вечера в городском саду «Блонье» раздались три глухих выстрела. Гуляющие по аллеям и отдыхающие на лавочках обыватели не обратили на них никакого внимания. Один из свидетелей пятидесятидвухлетний преподаватель Смоленской Духовной Семинарии Епифаний Григорьевич Нестеровский, сидевший со своим коллегой Фёдоровым напротив Реального училища, показал, что принял выстрелы за звук детских хлопушек. И только когда возле полянки, обсаженной молодыми ёлочками стали собираться зеваки, господа преподаватели заинтересовались случившимся. Кто-то, проходящий по аллее, разглядел на лужайке лежащего человека и бегом отправился в первую пожарную часть, откуда по телефону позвонил в полицию. Все находившиеся на тот момент в канцелярии 1-й полицейской части городовые во главе с помощником пристава титулярным советником Юлием Владимировичем Ашенбреннер и старшим городовым Ильёй Давыдовым побежали в городской сад. На небольшой полянке напротив здания Контрольной палаты лежал в луже крови раненый в голову молодой человек. Он был ещё жив и тихо стонал. Городовые перенесли его в ближайшую аптеку, откуда перевязав голову, отправили на извозчике в Губернскую Земскую больницу. Ашенбреннер осмотрев место происшествия, оставил одного из городовых охранять вещественные доказательства, вернулся в полицейскую часть.

      Утром пришло известие из больницы, что раненый скончался, не приходя в сознание. В 1-ю часть Смоленска доставили его личные вещи и документы. Помощник пристава, разобрав бумаги, на некоторое время впал в ступор, после чего принялся писать рапорт на имя судебного следователя по важнейшим делам. В кармане убитого обнаружилось удостоверение на имя сына священника Николая Семёновича Воронкова, подписанное начальником Губернского Жандармского Управления генерал-майором Громыко. В эту ночь на Блонье застрелили жандармского секретного агента.

      Получив материалы дела, следователь Ефремов направил запрос в жандармское управление о службе и делах Воронкова, а сам вместе со следователем по городу Смоленску Брониславом Антоновичем Захаревичем отправился осматривать место преступления. Из протокола: «…лужа запёкшейся крови 4 вершка длины и в три вершка ширины находится на лужку напротив здания Контрольной Палаты в 35 шагах от аллеи, идущей вдоль Контрольной Палаты и Реального училища, и в 17 шагах от дорожки, идущей наискось от здания Городской Управы к Классической Гимназии».

      По указанию городового Давыдова, убитый Воронков был поднят им именно на этом месте. Пальто же цвета моренго с чёрным бархатным воротником лежало у ёлок, находящихся от лужи крови в трёх шагах. У этого мести были обломаны как кусты малины, так и сучки ёлок на высоте ¾ аршина от земли. Под ними на земле видны два глубоко вдавленных в землю следа от высоких каблуков женских ботинок, размером 4 ½ сантиметра по верхнему слою земли, находящиеся на расстоянии друг от друга на вершок. С правой стороны от этих следов на расстоянии одного шага была обнаружена пистолетная гильза. С левой стороны от следов найдены крупные лиловые лепестки от цветка, по-видимому, георгина или пиона.

      Елки в этом месте густо посажены кружком, молодые, высотой 2 ½-3 аршина, по окружности 29 шагов. В кругу ёлок стоит тумба. Место это очень засорено».

      Воронков снимал комнату в квартире Брайны Гуревич в доме Жукова на Свирской улице. Следователи удивились отсутствию в комнате каких-либо вещей Николая, но хозяйка квартиры объяснила, что Воронков снимает у неё комнату только с 22 августа. До этого он жил на квартире Павловой в Козловском переулке. Съезжая к Гуревичам, бывший семинарист не смог заплатить за жильё, и поэтому оставил на квартире в залог свои вещи и книги. Рассказала Брайна и о вечере 8 сентября. Около 17 часов к Воронкову пришёл в гости незнакомый ей молодой человек. Невысокого роста, русоволосый, одет в чёрный пиджак, черные брюки в сапоги и черный картуз. В руках держал суковатую палку. Гость пробыл у Воронкова до восьми часов вечера, как раз до того времени как с работы вернулись старшие сыновья Гуревич. Уходя, как он сказал по делам, Николай попросил у Бориса Гуревича его пальто, так как на улице было прохладно, а у Воронкова кроме семинаристской тужурки верхней одежды не было. Братья Гуревичи подтвердили слова матери. Они продают газеты и книги в киосках, после работы непроданную прессу сдают в контору «Посредник» от лица которой работают. 8 сентября братья вернулись домой на Свирскую улицу около восьми часов вечера и после ухода Воронкова весь вечер