Странник и его страна. Михаил Веллер

управлении… Вот мои документы.

      – Документы ваши в порядке, вы их заберите.

      – Но ведь я правильно пришел? В краевое управление? Вы выдаете?

      – По месту прописки! Кто вам сказал про любое?

      – На Литейном… в кабинете… я без очереди зашел с одним спросить… я не знаю, инспектор, или делопроизводительница… сказала, что могу в любом…

      Я линял и сох на глазах, из уверенного и спокойного становясь растерянным, озадаченным, беспомощным, ужаснувшимся, впавшим в панику, уничтоженным и умирающим под пыткой.

      – Я ехал по Сибири… – лепетал и терял сознание я. – Собирал материал… в областные газеты… чтобы первого августа в Петропавловске…

      Я дышал и смотрел, вручая ему мою судьбу.

      – Вас неправильно проинформировали, – с человеческими нотами констатировал он, понимая ситуацию и не одобряя ленинградских бюрократов, подводящих посетителей пустыми отговорками.

      – Если б мне могло прийти в голову… я вас понимаю… – успокоил его я, взял себя в руки и вздохнул кратко и стоически о загубленном лете, сорванной практике, грядущем отчислении и так неожиданно не задавшейся судьбе.

      – Погодите, – остановил он и кинул короткий взгляд мужчины на мужчину. – Это… важная для вас практика? С первого?

      Я пожал плечами и упомянул без эмоций разбитую жизнь в образе вечернего самолета, на который я уже заказал билет. Каникулы. Командировочные. Урал. Забайкалье. Страна. Гроб с могилой.

      – Если вы после обеда, в три часа зайдете, вас устроит? – спросил он.

      – А?.. – посмотрел я, что это, о чем он. – А?..

      – Два часа подождете, можете?

      Я выразил междометиями и мимикой, что если только это правда, то ради него я готов сесть на кол и закрыть амбразуру. Он скупо улыбнулся и сдвинул документы, не спрашивая дополнительных. Я вышел пятясь и дыша распятым ртом, как собака в жару.

      Я зашел в три и получил пропуск в погранзону на Камчатку. Без всяких десяти суток, прописок и копий. В эту минуту я искренне любил человеческое лицо КГБ, пожелавшее мне через стол успешной практики.

      Закон в России носит договорной характер. Я же чувствовал.

      Влёт

      В аэропорту я выстоял очередь на регистрацию и сказал, что билета нет. Денег тоже нет. Но есть настоятельная необходимость. На меня посмотрели с интересом, как на нештатную ситуацию. И рассказали о существовании диспетчера по пассажирским перевозкам.

      В пассажирской диспетчерской висела рабочая ругань, сменившаяся идеальной тишиной при слове:

      – Катастрофа!..

      Этим словом я обозначил свое явление, качаясь, хватаясь за голову и мыча со стонами.

      Диспетчерши, во власти магического слова, обратились на меня в ужасе и ожидании.

      – Все пропало!.. – погибал я, порываясь прижаться к чьей-нибудь груди за спасением.

      – Что случилось?! – спросили они.

      – Все случилось! – трясся я и терял сознание.

      Автобиографию надлежало оформить в трагедию на пространстве одного абзаца:

      Завтра