Дорога в Китеж (адаптирована под iPad). Борис Акунин

а Александр Васильевич, свято веривший в целительность образования, в бытность министром просвещения модернизировал отечественные университеты, открыл двери гимназий для простонародных выходцев, начал создавать по всей стране начальные школы. Успехи образования были столь стремительны, что испугали дальновидных и осторожных государственных людей, предупреждавших государя: нельзя питать высокими идеями подданных, которые потом будут тяготиться низменностью своего общественного положения, – подобная коллизия порождает в неокрепших умах опасное побуждение перевернуть весь установленный порядок.

      Так оно и вышло. Восемь лет назад, в несчастный для России день, недоучившийся студент Каракозов стрелял в государя. Если польское восстание убедило царя, что нельзя либеральничать с завоеванными нациями, то теперь его величество понял, что самодержцу не следует чересчур ослаблять вожжи и с русским народом. Воспитанием молодых умов в масштабах всей империи с тех пор занимались люди осторожные, а Головнин был вынужден ограничить свою педагогическую деятельность пределами собственного имения.

      Мика, Дмитрий Александрович Оболенский тоже знавал лучшие времена. Его апогеем было начало шестидесятых, когда князь председательствовал в комиссии, готовившей закон о печати. С тех пор отечественная пресса успела взлететь до небес и снова пасть, сражаемая цензурными стрелами. Одно время Оболенский чаял получить министерский портфель, но прошлые заслуги по части гласности теперь превратились в репутационное пятно, и ныне князь пребывал всего лишь членом Государственного Совета, то есть в аппаратном смысле прозябал в почетной отставке.

* * *

      Прием был устроен на манер английского «раута», без рассаживания. Гостям разносили на подносах шампанское и легкие закуски. Все свободно перемещались с места на место, и как-то само собой получалось, что действующие государственные мужи более общались в собственном кругу, ведя вполголоса серьезные, непонятные постороннему разговоры. К примеру, Набоков озабоченно обсуждал с Рейтерном козни некоего «Шушý», по-видимому, очень нелюбимого обоими. Подошел троекратно облобызаться Бобо Мансуров, двадцать лет назад румяный и кудрявый, а ныне седой и благообразный (он теперь занимался палестинскими паломничествами и прочими богоугодными делами). Конфиденциальная беседа немедленно прервалась, чтобы возобновиться, как только Мансуров удалился. Приблизился великий князь – большие люди и с ним повели себя точно так же: приязненно, но с оттенком снисходительности. Посмеялись его шуткам, с удовольствием повспоминали прошлое, однако от беседы о политике уклонились.

      В свои совсем нестарые еще годы Константин Николаевич как-то преждевременно обрюзг. В ранней молодости адмиральский мундир вступал в противоречие с несолидной внешностью его высочества, но не менее странное сочетание пышные эполеты являли и с нынешней его физиономией. В пенсне и большой бороде великий