Смотрители маяка. Эмма Стоунекс

что из этого вышло.

      «Дева» хуже всех, потому что она так далеко, она такая уродливая и угрожающая. Билл говаривал, что она мрачная и затхлая и что у него плохое чувство. «Плохое, тягостное ощущение», так он говорил. Конечно, я часто об этом вспоминаю. Жаль, что я его не расспросила подробнее, но я обычно меняла тему, не хотела, чтобы он расстраивался. И я не любила, когда на берегу он слишком много думал о башне. Хватало того, что он и так проводил там много времени. Мы так долго ждали его возвращения, что дома он должен был быть с нами во всех смыслах.

      Вечера перед отъездом Билла были хуже всего. Я начинала грустить, стоило ему ступить на берег, и напрасно, потому что я не радовалась его присутствию, как следует. Я слишком много думала о том, что он снова уедет. Мы всегда проводили последние вечера одинаково. Сидели рядышком на диване и смотрели «Завалинку» или какую-нибудь другую передачу, которая не заставляла нас думать. Перед отъездом Билл сказал, что у него ощущение – так он называл это чувство нервозности и печали. Говорил, что так бывает у моряков, когда они возвращаются на корабли после отпуска дома и им нужно несколько дней, чтобы приспособиться, а до этого они чувствуют, как будто не живут реальной жизнью. У Билла оно начиналось еще до выхода из дома. И это ожидание отъезда было почти таким же плохим, как сам отъезд. Он смотрел в окно и видел, что «Дева» ждет и ждет его, и когда темнело, она загоралась, как будто говоря: «Ага! Ты! Ты думал, я забыла о тебе, да? Вовсе нет». Для нас это было хуже всего – видеть ее. Было бы лучше, если бы мы жили подальше.

      Мы проверяли прогноз погоды в надежде, что смена отложится; мы одновременно надеялись на это и нет, потому что тогда ожидание стало бы еще дольше. Я готовила ему любимые блюда, мясной пирог и рулет-мороженое на десерт и приносила на подносе, чтобы он мог поставить себе на колени, но он мало ел из-за этого ощущения.

      У меня был календарик, где я вычеркивала дни до его возвращения. Дети помогали мне занять себя. Когда Ханна была маленькой, мы служили на береговом маяке, но остальные дети этого не застали. Билл получил назначение на башню, когда Джулии было всего несколько месяцев, и я осталась одна с пятилетней дочерью и новорожденной, у которой были колики. Трудно было. Каждый раз, когда я видела «Деву», я так злилась. Стоит себе, такая самодовольная. Нечестно, что он с ней, а не со мной, мне ведь он больше нужен.

      Ханне нравилось, что ее отец – смотритель маяка, это выделяло ее среди других; отцы ее друзей работали почтальонами или продавцами. Ничего плохого, но не очень интересные профессии, да? Она говорит, что помнит его, но я сомневаюсь. Думаю, самые первые воспоминания могут быть очень сильными и повлиять на всю жизнь. Но нельзя им полностью доверять.

      К возвращению Билла на берег я покупала его любимые продукты и делала шоколадные конфеты. Такой у меня был ритуал. Я не хотела ничего нового. Он должен был знать, что его ждет дома и что для него все подготовлено. Как я, я тоже была готова. Это мелочи, которые поддерживают брак: ничего не стоят,