Портрет мертвой натурщицы. Дарья Дезомбре

ые перламутровой голубой подводкой. – Нежная кожа – зря вы пользуетесь румянами, в вашем возрасте это лишнее.

      Девица от удивления разлепила липкий от клубничного блеска ротик бантиком. Он усмехнулся. Нормальная речь кажется этим детям предместий чем-то вроде марсианского языка. Он чуть отклонился на поручне троллейбуса, чтобы лучше рассмотреть ее всю: от коротковатых ножек и низко посаженной попки до плосковатого бюста, втиснутого в дешевое подобие Вандербры. Кого она хочет обмануть?

      – Вы пристаете ко мне, да? – спросила девица высокомерно, но в голосе читалась надежда. Мужчина выглядел весьма импозантно. «Ухоженный», – подумала она, скосив глаза на сдержанного цвета галстук и ворот явно приличного костюма, виднеющийся из-под плаща.

      – Нет, – улыбнулся мужчина. – Я художник, если хотите, чистой воды эстет. Мне понравился ваш профиль. – Он перевел взгляд на ее руки. Девушка с явной гордостью пошевелила акриловыми ногтями. Он внутренне содрогнулся: эти нарощенные ногти с мелким рисунком в виде цветочков на каждом казались ему верхом вульгарности и антисанитарии. Но сами ручки были неплохи – если сковырнуть с них это уродство. Достаточно пропорциональны, в милых ямочках. Вполне в его стилистике.

      – Вы бы хотели, чтобы я вас нарисовал? – спросил он, уже зная ответ.

      – Бесплатно? – Она слизнула с губ клубничный жирноватый глянец.

      – Именно.

      – А раздеваться придется?

      Он усмехнулся – какое деловитое создание. Впрочем, чего ожидать при такой жизни?

      – А ты бы хотела? – ответил он вопросом на вопрос. Ему было наплевать на ее желания. Но стало любопытно.

      Девица огляделась по сторонам, чтобы быть уверенной, что остальные пассажиры не слышат их беседу: народу в этот послеобеденный час было маловато. И, легонько порозовев, кивнула:

      – Ну, если надо, то чего? Я могу.

      – А что скажут родители?

      – А, – махнула она рукой, – родители во Владимире. Я тут сама квартиру снимаю. – Она гордо повела плечом. – В Южном Тушине. Правда, без линолеума и без душа. Но это ничего – вода-то горячая есть, верно?

      – Верно, – кивнул он. У него в квартире было три ванные комнаты: одна для гостей (редких, но на всякий случай – он унаследовал от отца известную брезгливость), потом – душевая в пять метров и еще одна – с панорамным окном и большой ванной – никаких булькающих джакузи, – элементарной, как разрезанное вдоль крутое яйцо.

      – Я тут работу нашла приличную, – не могла остановиться девица, а он отодвигался то влево, то вправо, чтобы понять – похожа ли? – Продавцом в бутике. С процентами. – Она улыбнулась чуть смущенно, и вдруг стало понятно, сходство, несомненно, есть. – Ну, и родители, конечно, помогают.

      – Молодец, – сказал он невпопад, вынул из кармана мобильник. Бросил взгляд вниз, на ее ноги. Вот черт! Дешевые, изъеденные солью сапоги были прямо-таки гренадерской стати. Что за издевка природы! Какой у нее там размер? Сороковой?

      – Это мамины, – прошептала девица, залившись краской. – У нас-то в районе зачем приличной обувью грязь месить? А я с собой на работу туфли ношу. – И она с готовностью приоткрыла вместительную сумку из кожзама.

      Он облегченно выдохнул:

      – Говори телефон.

      Девушка продиктовала номер и даже заглянула к нему на экран мобильника, чтобы увериться, что он все записал правильно.

      – Я позвоню, – сказал он на прощание.

      – Давай! – Она проводила его взглядом и крикнула, когда он уже сходил с последней ступеньки: – Не забудь только!

      Андрей

      Он стоял перед ее кроватью и смотрел, как Маша дышит во сне: легко, почти незаметно. Руки с коротко подстриженными ногтями, спрятаны под подушку. Тонкие голубоватые веки чуть подрагивают: что ей снится? Темный подвал в Подмосковье? Сгоревший в костре друг детства? Андрей с силой потер лицо, взъерошил волосы на затылке: и как ему с ней быть? Как вывести из того тупика, куда она сама себя загнала? Бедная умная девочка. Слишком умная девочка.

      Маша находилась в больнице с тех пор, как они поймали маньяка. Машиного маньяка. Маша искала его с двенадцати лет, всю жизнь и все полученные знания сосредоточив в этом поиске. Сначала она искала убийцу своего отца. А потом – убийцу самых близких друзей и отчима. И только под конец поняла, что эти двое убийц на самом деле – один и тот же человек. Родной человек: родной и для Маши, и для ее матери[1]. И вот уже прошли три недели, а Андрей не видел улучшений. И это его не на шутку пугало. Может такое быть, что в Маше что-то перегорело, сломалось? И сломалось навсегда?

      Андрей сглотнул и поправил одеяло – с ним все было в порядке, но хотелось сделать хоть что-нибудь плюс к тем дурацким фруктам на столе, которые она не ела, книжкам, которые не читала, фильмам (только комедии!), которые не смотрела.

      – С ней все будет хорошо. – В дверях стояла подруга Натальи, Машиной матери, державшая в своей клинике обеих. В семье их и осталось-то

1

Читайте об этом в романе Дезомбре Д. «Призрак Небесного Иерусалима», издательство «Эксмо».