Собачелла. Наталья Шицкая

Давай-ка ко мне пока. Я тебя хоть в божеский вид приведу. А то заявишься домой таким страшилищем, мать не узнает. Переживать будет. Что головой машешь? Напугаешь ее до смерти. Давай уж не только о себе думай. О других тоже заботиться надо. А то выросли… эгоисты.

* * *

      Оказывается, к запаху можно привыкнуть. Когда я в третий раз переступил порог квартиры Собачеллы, меня уже не воротило от вони. Да и не до того мне было. Соседка, видимо, прониклась моим бедственным положением: открыла гостиную, уложила меня на диван и шикнула на собак, чтобы не мешали. Те послушались. Все! Без исключения! Даже суетливая Булька улеглась около стены рядом с другими обитателями этого дома. Сколько их было? Восемь, десять… Посчитать так и не удалось. Глаз болел и начал заплывать, но мне было жутко интересно. Поэтому, пока Собачелла ходила за зеленкой и другими примочками, я пытался рассмотреть собак. Точнее, мы с ними разглядывали друг друга. Я их, они меня. Псы были разные. В основном, конечно, дворняжки. Коричневые с белыми пятнами. Белые с черными пятнами. Рыжие, серые, лохматые, гладкошерстные, щенки и взрослые собаки. Больше всего меня удивило, что среди них были и породистые. Четыре немецких овчарки с седыми мордами и проплешинами на боках. Откуда они здесь? Такие, наверное, когда-то в выставках участвовали, медали получали. Красавцы. Я был как-то на собачьей выставке, знаю. После этого год выпрашивал у родителей собаку. Мечтал, как гордо буду выхаживать с ней по двору, а она, большая и гладкая, будет позвякивать медалями и во всем меня слушаться. Мечта разбилась о папино строгое «нет». Даже хомяка или кошку завести не разрешили. Никакой живности. А тут вот их сколько! Лежат, следят за каждым моим движением. Строго, но незлобно. Даже с жалостью. Как будто все понимают.

      Вошедшую в комнату хозяйку псы встретили так, словно не видели сто лет. Вилянием хвостов и радостными мордами. Но Собачелла снова приказала им лечь. Те послушались, и она взялась за меня. «Сядь, встань, сними, повернись…» Командовала как хотела. Даже обидно стало. Собака я ей, что ли? Приходилось терпеть. И не зря. Собачелла меня подлатала как надо. Вычистила штаны и куртку, постирала и высушила футболку, натерла какими-то вонючими мазями проступающие синяки, залепила ссадину под глазом. Наверное, только поэтому у мамы не случился сердечный приступ, когда я вечером тихонько, бочком попытался проскочить от входной двери в свою комнату. На самом пороге я был, конечно же, остановлен, рассмотрен, отруган, обцелован и отправлен ужинать.

      Есть не хотелось. Болела голова, и все время тошнило. Сотряс я все-таки заработал. Мама поохала-поахала и на следующий день повела меня к врачу. Оттуда я вернулся только через десять дней.

      Никогда не любил больницы. Это просто какое-то адское испытание. Скука смертная. Часами валяешься на кровати, смотришь в потолок и ничего не делаешь. Бегать по коридорам нельзя, в спортзал, который находился в подвале больницы, ходить нельзя, читать и смотреть телевизор тоже. На улице показываться вообще строго-настрого