Собачелла. Наталья Шицкая

прижимал к столу кошачьи лапы. Сбитая мной мурка лягалась, как бешеная лошадь. Пришлось замотать кошку в полотенце и навалиться сверху, подпереть пушистый зад животом. За это я тут же получил очередную словесную оплеуху.

      – Что творишь, ушибленный? Аккуратнее там. Не видишь, что она беременная? Сейчас еще котята полезут.

      Собачелла колдовала над кошкой уже добрых полчаса. Поставила укол, промыла рану на лапе, а теперь накладывала шину – привязывала к сломанной кошачьей конечности две перекладины от детской кроватки, которые мне пришлось доставать из мусорного бака. Делала она это ловко, как настоящий врач. Сразу было видно, что не впервой. Не зря же многие звали ее Ветеринаршей, а участковый водил к ней своего пуделя, когда бродячие псы порвали тому ухо.

      Я был на побегушках: носился по свалке в поисках подходящего материала для шины, отмерял и отрезал бинты и, самое сложное, старался успокоить разъяренную пациентку. Но победителем из этой битвы я так и не вышел. Видимо, в отместку за переломанную лапу мурка в кровь изодрала мне руки. Досталось и любимой синей футболке. Мама потом долго ругалась, пришивая на место оторванный с мясом карман.

      Я и сам не понял, как Собачелле удалось затащить меня в свою квартиру. Здесь было неуютно, хоть и чисто. Несмотря на немыслимое количество животных, Собачелле как-то удавалось поддерживать порядок. По крайней мере, на кухне. Дальше меня не приглашали, а я и не рвался. Знал только, что квартира должна быть трехкомнатной, как у наших знакомых. Собачелла жила как раз над ними, только на восемь этажей выше. Ремонт здесь не делали, наверное, целую вечность. Деревянные двери были выкрашены белой краской, стены на кухне и в коридоре до половины синей. Причем весьма неприятного грязного оттенка. На полу – линолеум в заплатках. На потолках – лампочки вместо люстр. В углу прихожей я заметил внушительную связку ошейников. К некоторым вместо поводков была привязана обычная бельевая веревка. А вот собак мне разглядеть не удалось. Только носы, упирающиеся в стекло двери гостиной. Видимо, Собачелла держала животных именно там. Когда я застыл на пороге, соседка тут же приказала следовать за ней на кухню, спасать кошку.

      Собачелла закончила перевязку. И, оторвавшись от бинтов, вдруг устало посмотрела на меня:

      – Как хоть тебя зовут?

      – Андреем.

      – Андрюшкой. Дюшкой, значит. Хорошее имя.

      Сказала она это как-то непривычно мягко. Без грубости. Я оторопел и начал рассматривать соседку, будто впервые ее увидел. Оказывается, Собачелла была не такой уж страшной, как мы всегда считали. И даже не старой. Наверное, даже помладше моей бабули. Лицо у нее было грубое и морщинистое, огромный орлиный нос и темные, почти черные, глаза. Почему-то в ту минуту они показались мне добрыми. Она мазала кошке разодранный лоб зеленкой и что-то приговаривала. А еще – дула на рану. Так мне часто делала мама, когда я был маленьким. И от всего того Собачелла становилась какой-то другой – теплой, домашней. Не злой, вонючей теткой, которую мы время от времени дразнили. Ну, вони, конечно, хватало. Особенно сейчас, когда я находился в самом ее центре.