Гребень волны. Евгений Филенко

среди своих топограмм профессора Шилохвоста. Не отставая от него ни на шаг и в то же время ни на шаг не сокращая разделявшего их расстояния. Казалось, и она тоже внезапно углубилась в какой-то свой мир. Быть может – не такой изощренно причудливый, но наверняка отличный от всего, что можно представить постороннему воображению. Возможно даже, обволакивающий это таинственное инобытие Шилохвоста, подобно тому, как тонкая кожура атмосферы укрывает собой прекрасный плод – живую твердь планеты…

      Костя унес забытый девушкой видеал в тень своего гравитра. Некоторое время он следил за игрой топограмм на плоском экранчике. Потом, отчаявшись что-либо понять, переключился на мультяшки.

4.

      Ночью пошел дождь и похолодало. Прыглец перебрался поближе к основанию ветки и натянул на плечи сырую шкуру мохнача, которую повсюду таскал за собой. Теперь шкура особенно пригодилась, хотя ногам по-прежнему было зябко. Жирные ледяные капли насквозь пронизывали густую крону дерева, соскальзывали с листка на листок, не задерживаясь на шероховатостях ствола, падали Прыглецу на макушку и уже оттуда норовили просочиться под шкуру. Это был Плохой Дождь, хотя деревья любили его и трава любила его и росла после него как очумелая.

      Храпуница, которая стерегла Прыглеца внизу, кружила возле ствола. Петляла в резун-траве, но иззубренные листья не брали ее, ломались о свалявшуюся шерсть, до мяса не доставали. Изредка храпуница припадала на переднюю пару лап, уткнув многозубую пасть в землю, и принималась громко икать и храпеть от нетерпения и досады. Очень уж ей хотелось пожрать Прыглеца.

      Здесь их желания совпадали: Прыглецу тоже хотелось пожрать храпуницу. Но для этого ему надо было дождаться восхода луны, потому что храпуница, завидя луну, совсем дурела, делалась неловкой и нечуткой. Становилась на задние лапы, сучила остальными в воздухе и храпела на мутный ущербный диск в просвете между ночными облаками, ничего не видя и не слыша вокруг себя. Тогда Прыглец мог бы слезть с дерева, подойти к храпунице и убить ее ударом в нежное место между пластинами панциря, утыканного длинной жесткой шерстью. А затем пожрать.

      Но облака не расступались и луна не светила храпунице. Тучи Плохого Дождя заволокли все небо. Где там пробиться луне?..

      Медленные и злые мысли шевелились в голове Прыглеца: «Надо луну… пожрать храпуницу… плохой Плохой Дождь…» И это шевеление не давало ему уснуть. Во сне Прыглец мог отпуститься от ветки и упасть вниз – туда, где сердилась храпуница. А ей только того и надо. Она-то никогда не спит. И никто в этих местах никогда не спит. Ни один зверь, ни одна птица. Кроме Прыглеца, Ходуна и тех, кто в сухую погоду приходит к Реке с другого ее берега.

      Прыглец не любил спать. Не потому что боялся: когда ему удавалось соорудить в кроне дерева прочное гнездо, можно было не опасаться упасть. Разве что приползет змея и, сослепу не разобрав, начнет душить… Во сне Прыглецу иногда виделись очень странные вещи, чужие и непонятные. А он не терпел того, что не понимал. Прошлой ночью ему снились огромные утесы, сплошь изрытые норами и гнездами. И что-де Прыглец живет