Бох и Шельма (сборник). Борис Акунин

ничего не слышал.

      Вернулась?

      На грязно-белом, затоптанном поле между рекой и городом двумя черными линиями были выстроены пленные русы. Одна шеренга лицом к реке, другая – к городу.

      Напротив стояли готовые к походу поредевшие сотни. Нукеры сидели в седлах хмурые и злые. Ночное веселье обернулось утренним похмельем. Многие товарищи легли в братскую могилу – тот самый проклятый ров, теперь засыпанный землей.

      Гэрэл-нойон уже объявил, что все жители злого города, за исключением немногих, нужных казне, будут умерщвлены. Горожане пока не знали, что почти все они сейчас умрут, но чувствовали в зловещем молчании желтолицых всадников страшное и испуганно жались друг к другу. Строй, однако, покидать было нельзя. Кто попытался, лежали на снегу, пронзенные стрелами.

      Прислужники главного юртчи, ведавшего сбором добычи, уже разделили всё, вынесенное из домов и отнятое у жителей, на кучи. Серебро, хорошие ткани, красивую посуду отдельно; оружие отдельно; железные вещи отдельно. Теперь оставалось отобрать русов, которые пойдут в полон. Ждали тысячника – он скажет, сколько рабов ему угодно забрать себе и пожаловать отличившимся при штурме.

      Но царевич всё не выходил из белой юрты, поставленной на дне неглубокой балки, – чтобы меньше донимал ледяной ветер. Над юртой торчал шест с черной тряпкой – знаком того, что внутри находится умирающий, который хочет уединения.

      Наконец Гэрэл вышел, утирая рукавом слезы.

      Манул стоял неподалеку и слышал, как тысячник разговаривал с помощниками.

      Отвечая на вопрос, сказал:

      – Нет, еще жив. Но велел не ждать. Выступаем прямо сейчас. Посчитали потери?

      Ему назвали цифру, которой Манул не расслышал. Цифра наверняка была большая. У него в сотне выбыло две трети воинов, в том числе храбрый Ухта-багатур. Правда, сотня шла в атаку первой и потеряла много людей во рву с кольями.

      – Проклятый город! – воскликнул Гэрэл. – Чего вы ждете? Отберите для ставки нужных ремесленников. Сотникам дайте кому что положено по Ясе, а мне из этого змеиного гнезда никого не нужно. Всех остальных убейте! Дайте убежать двоим или троим. Пускай остальные русы узнают, как монголы поступают с непокорными.

      Его опять о чем-то спросили.

      – Оставлю здесь сотню убитого Ухты, все равно от нее теперь мало проку. Она всё и сделает.

      Здесь нойон посмотрел вокруг, словно кого-то выглядывая, и вдруг показал пальцем на Манула.

      – Эй ты, ко мне!

      Раньше Манул забеспокоился бы – вдруг в чем провинился, но теперь ему было все равно. Когда из жизни уходит радость, вместе с ней уходит страх.

      Подъехал, спешился, преклонил колени.

      – Ты молодец, – сказал царевич. – Первым бросился в пролом. Назначаю тебя сотником вместо Ухты.

      Манул не поверил ушам. Неужто нойон забыл, что татарину путь в сотники заказан?

      Нет, не забыл.

      – За тебя, татарский кот, просил Калга-сэчэн. Его благодари. И похорони как следует. Если вернусь и увижу,