Публичное одиночество. Никита Михалков

Занусси есть Занусси. И мне хотелось посмотреть, из чего у него складывается процесс, что такое его работа с актером. Тем более что он был совершенно определенен, говоря, что пишет для меня эту роль и, если я не буду сниматься, он будет откладывать, ждать меня… То есть я понял, что для него это важно.

      У Вас вообще есть ощущение, что Вы как актер в жизни недобрали?

      Да, есть. Жажда есть, голод есть. Это мне мешает и расстраивает, но я все равно стал заложником данных обещаний. И я должен их выполнить, к сожалению.

      Вы имеете в виду Союз кинематографистов?

      Ну и Союз кинематографистов…

      Ваш медийный, что ли, образ настолько значителен, что всякий раз подминает персонажа под себя. Уже где-то начиная с Паратова все ваши роли – это Никита Михалков, который в фильме как-то обыгрывается. Так ведь?

      Есть такое, это правда. И в этом есть некая эксплуатация со стороны тех, кто меня приглашает. И это обедняет с точки зрения профессии, согласен. Поэтому мне и хотелось найти такую нишу, где можно пробовать двигаться по роли, по человеческим слабостям, а не по такому харизматическому давлению.

      Счастливым в этом смысле был, например, Юра Богатырев, который мне ужасно жаловался, что его не узнают на улице. Он мне говорил: «Я стою в очереди за туалетной бумагой. Идут по телевидению «Два капитана» – и ни одна сука не уступила место. Я стою, мордой верчу – не могу же я сказать, что я вот… И никто меня не узнает. Никитушка, ну как же так?» Я говорю: «Юра, ну это же твое счастье! Туалетную бумагу я тебе достану, если надо. Но твое счастье, что ты можешь быть любым». Это как у Елены Соловей, это такая «никакоистость», которая позволяет быть и Шиловым в «Своем среди чужих», и Войницевым, слабым, большим, наивным, глупым… Смоктуновский таким был, Михаил Чехов. Это для актера огромная удача. Вот Миша Боярский – замечательный актер, но приговорен к своему образу.

      Хотя я верю в то, что мои возможности шире, чем то, что используется. Может быть, просто боятся предложить… (II, 47)

      (2005)

      Интервьюер: Сколько лет Вы не снимались в кино?

      С «Сибирского цирюльника». Пять или шесть лет!

      Не жалко потерянного времени? Конечно, Вы ответите: жалко, но кто, если не я…

      Действительно, жалко. И наверное, есть кто, кроме меня… Но просто я не привык оставлять незаконченными дела. Это меня гнетет и не дает спокойно заниматься другим.

      Неужели за шесть лет не было интересных предложений?

      Были те, что, как говорится, занимали бы мою занятость. Но ничего принципиально нового в них не было.

      Вам самому интересно быть только актером и режиссером?

      А это для меня было и остается главным! Если бы мной двигал чиновничий азарт, жажда власти и благ, я бы давно в Министерстве культуры сидел или в Думе, причем все созывы.

      Я больше могу сделать именно на своем месте. На любом уровне говорить то, что думаю, не боясь оказаться белой вороной. И это тоже для меня процесс творческий, неотъемлемый от того, что я делаю в кино. (I, 116)

      (2005)

      Интервьюер: