Липкое время для мух. Павел Алиев

есен и молитв – мощнейший инструмент медитации. Медитация же, в свою очередь, необходимейшая психологическая практика, без которой человек перестаёт быть sapiens. Стихотворная вибрация сначала воздействует на горячее подсознание, и только потом анализируется холодным рассудком – в отличие от прозы, с которой всё происходит ровно наоборот. Строфы, словно баллистические ракеты-носители, точно доставляют боеголовки-мемы в любую точку мозга. А если они подкреплены запоминающимися мелодическими ходами и гитарными риффами – берегись! Тем интереснее придумывать такие стихи, тем большая ответственность лежит на поэте – не уголовная, разумеется. Высшая ответственность перед собой и космосом.

      Павел Алиев понимает это, его стихи необыкновенно притягательны и живительны. Они наполнены особым взрывоопасным «веществом», заставляющим читателя не просто сопереживать автору и его лирическим аватарам, но и задумываться над устройством человека и цивилизации, над чем-то глубоко личным или чем-то по-настоящему общественно значимым.

      Поэт Алиев равнодушен к дешёвым формальным трюкам, к вычурной оригинальности или дешёвому эпатажу. Ему интересны не внешние спецэффекты, а смысл, точная метафора и прицельное попадание в узловую точку темы. Это отличает и то, что написано им на уже готовые мелодии, и стихи «для глаз», пока не спетые, хотя большинство из них обладают живой внутренней музыкой.

      И от читателя Алиев ждёт не простого сопереживания, а именно понимания, желания во всем добраться до самой сути.

      И у меня нет никакого сомнения, что такого умного, великодушного, открытого красоте и добру читателя он найдёт.

      Добро пожаловать в миры Павла Алиева, в них интересно.

      Александр Елин, поэт, продюсер

      Стихи

      «В снегах и гранях бытия…»

      В снегах и гранях бытия

      Я душу кропотливо прятал

      От света, тьмы и грязных пятен,

      От гнева, горя и стыда.

      Бронёй надёжною укрыв,

      Я отпускал себя на волю,

      Изголодавшейся ладонью

      Я пил тепло плакучих ив.

      Я упивался. Я горел.

      Смотрел на блики отрешённо

      И белым, серым, красным, чёрным

      Окрасить душу захотел.

      И краска въелась вдруг в меня,

      И краска въелась в мою душу.

      Жару и дождь, грозу и стужу

      Нашёл я в гранях бытия…

      «На каждый день и на урочный час…»

      На каждый день и на урочный час

      Мне отведён тариф, без выбора и вздора.

      Оплата наперёд, за свет бездонных глаз,

      За нежность тихих плеч, за негу без укора.

      А был тариф с лимитом выходных…

      Не отменить и не вернуть контракты,

      Насобирав, как хвою, цифры, факты,

      Уйти в бреду, но на своих двоих.

      И городить дрожащею губой,

      Домыслив образ бегло и нелепо,

      О том, как неумело ты весь слеплен.

      О том, что на душе был мезозой.

      Но в тот урочный час и каждый день,

      Когда тариф включаешь безлимитный,

      Ты понимаешь – цифры как молитвы,

      Ты набираешь. Ждёшь. Её ты тень.

      Исповедь

      Я лёгкие пути не выбирал,

      И не стелился путь мне под ноги покорно.

      Без гимнов, песнопений и забрал

      Я шёл вперёд, и я горел, как ворвань.

      Метались тени, мчались мимо дни,

      И панцирь рос ороговевшей кожей.

      Я в клочья рвал, и я бесцветил сны,

      Охапкой их бросал на выжженное ложе.

      От пропасти до пропасти был шаг,

      Я сотни раз стирал себя до праха.

      И форматировал. Себе же лютый враг,

      Делил с собой последнюю рубаху.

      Но вынося жестокий приговор,

      Свой гордый дух отчаянно бичуя,

      Я твёрдо знал: я вынесу позор,

      Когда толпа твою судьбу смакует.

      «Не ставили диагноз – в списках нет…»

      Не ставили диагноз – в списках нет.

      Не числится, не значится, не знают.

      Чернильной линией коробился ответ,

      Да в небе он кружился птичьей стаей.

      И не было отмеренных нам доз,

      И панацей от этого не будет.

      Я встречи жду отчаянно. Взасос.

      Кто хочет – тот всегда и всё осудит.

      Но мой язык немел… несмел и чист.

      Перед тобой, как удивлённый странник,

      Я