Решение номер три (сборник). Владимир Михайлов

него?

      – Да.

      – Это опасно?

      Оператор не ответил.

      – Я спрашиваю: в этом есть опасность для него?

      В ответ спрошенный пробормотал:

      – Каждый имеет право быть убитым.

      – Шевели языком – пока он у тебя есть. Это связано с методикой?

      – Это и есть методика…

      – Ты можешь объяснить подробнее?

      – Нет. Нет!

      – Почему?

      – Мне страшно.

      – Но я должен знать! Пока ещё можно что-то предотвратить.

      – Это невозможно. Но если хотите… можно увидеть то, что ему там показывают.

      – Родил наконец-то. Как?

      Оператор протянул руку к пульту – медленно, словно преодолевая незримую преграду.

      – Хотите двустороннюю связь? Или только слышать их?

      – Сначала – посмотреть и послушать.

      – Перехожу на третью камеру…

* * *

      Экран, мигнув, загорелся снова. Но картинка была уже другой. Кресло теперь виднелось с тыла, от Изольда обозримой осталась лишь макушка, прочие присутствующие тоже были обращены к третьему объективу спинами. Зато экран был виден полностью.

      Но на нём не было ничего страшного. Наоборот, очень радостно было смотреть на то, что экран показывал.

      Там виднелась та же самая маленькая эстрада, что они заметили во время прогулки. На солнечной поляне. Почудилось даже – нет, конечно, только почудилось, – что повеяло тем ласковым, тёплым, душистым ветерком, какой овевал их тогда.

      На эстраде стоял человек. Наюгир, конечно.

      Или – не наюгир?

      – Крупнее! – скомандовал Кромин. – Ну!

      Оператор повиновался. Сработал трансфокатором камеры.

      Да. Человек. Если совсем точно – профессор Горбик.

      Почему-то он был не в тоге, которую на него напялили в карантине, и без нелепого цилиндра на голове, но в длинной – до земли – белоснежной мантии. На голове красовался венок из каких-то ярко-желтых цветов.

      Горбик улыбался и вежливо кланялся тем, кто окружал возвышение. Десятка два наюгиров – одни в безрукавках, другие – в таких же красных одеяниях, как Горбиково вчерашнее. Но кроме этих – взрослых – на лужайке были и дети. Они стояли группками, человек по семь-восемь, при каждой группе находились двое взрослых. И взрослые, и дети неотрывно смотрели на профессора. Потом паренёк, по земным меркам – лет двенадцати, выбежал из своей группы, подбежал, никем не остановленный, к самой эстраде, в следующую минуту взобрался по крутой лесенке. В руках мальчика была корзина с цветами – тяжёлая, судя по тому, как он тащил её.

      Мальчик низко поклонился Горбику, и профессор ответил тем же. Потом мальчик заговорил.

      (– Звук! – прошипел Кромин оператору. – Ну же!)

      – Достославный и глубокоуважаемый профессор! Мы пришли поблагодарить тебя за то, что ты прилетел к нам издалека, чтобы передать нам твоё великолепное знание. Оно – единственное в нашем прекрасном мире и незаменимое…

      «Ну прямо Цицерон! – подумал Кромин невольно. – Чешет и чешет без единой запинки, а ведь не простые предложения, сложные.