Завороженные. Александр Бушков

знаю, – сказал поручик, ощутив себя напроказившим мальчишкой перед суровым ментором. – Но моей вины тут нет, поскольку в Сибири еще…

      – Да полноте, никто вас не виноватит. Просто я себе сделал заметочку, что вас следует незамедлительно экипировать надлежащим образом, потому как это тоже в моем ведении… Ох…

      Он остановился, вынудив тем самым остановиться и поручика, замер как статуя. Савельев стоял рядом, ничего не понимая, – вокруг не происходило ничего, достойного внимания. Строем прошагали мимо безоружные солдаты, числом около дюжины. Слева направо по боковой улочке проехала тяжело груженная фура, запряженная внушительными битюгами. В доме, возле которого они остановились, зимние рамы уже были выставлены, окно на первом этаже, располагавшееся чуть пониже человеческого роста, распахнуто настежь. Оттуда доносились веселые, громкие, развязные голоса, слышалось тоненькое звяканье стекла. Судя по этим звукам и приподнятому тону беседовавших, там явно происходила веселая дружеская попоечка. Средь бела дня? В расположении части? Однако…

      Слышались мастерские гитарные переборы, и приятный баритон пел:

      Будут лететь года, будет шуметь вода,

      и в белых туманах скроются черные города…

      Романс этот был поручику незнаком. Комендант замер, раздувая ноздри, прямо-таки стойку сделал, словно опытная легавая над притаившейся дичью.

      Певец продолжал:

      Сумерки природы, флейты голос нежный,

      позднее катанье…

      На передней лошади едет император

      в золотом кафтане.

      Белая кобыла с карими глазами,

      с челкой вороною,

      синяя попона, крылья за спиною,

      как перед войною.

      Поручик даже заслушался. И совершенно непонятно, почему лицо коменданта становилось все более напряженным, даже, пожалуй, хищным.

      …Вслед за императором едут генералы,

      генералы свиты.

      Шрамами покрыты, славою увиты,

      только не убиты…

      – Господин штабс-капитан! – неожиданно гаркнул подполковник с самым грозным видом.

      Смолкла песня, смолкла беседа и звяканье стекла, в наступившей тишине явственно прозвучал другой голос:

      – Ремиз, господа…

      В окне появился штабс-капитан в расстегнутом на верхние крючки мундире – жгучий брюнет самого бесшабашного вида, кудрявый, с лихими гусарскими усиками. Савельева он мимоходом окинул любопытным взглядом, а на коменданта уставился с примечательной смесью почтения и дерзкого вызова. Сказал вежливейше:

      – Собственно говоря, здесь присутствуют целых два штабс-капитана. Не будете ли столь любезны уточнить, который вам вдруг понадобился? Грозно сопя, поджимая губы, комендант протянул не предвещавшим ничего хорошего тоном:

      – И охота вам паясничать, господин Маевский… Или вы, аки штатский интеллихен, дискуссию хотите открыть?

      – Никак нет! – браво ответил штабс-капитан. – Поражаюсь вашей памяти и эрудиции,