Одна на две жизни. Галина Романова

маленькая сатирра убралась в кухню. Агния осталась сидеть в кресле, глядя на окно.

      За стеклом тянулся обычный осенний день. Это была ничем не примечательная осень – то проглядывало неяркое солнышко, то начинал накрапывать мелкий дождик. Лето закончилось почти две недели назад. Самое страшное, самое долгое, самое кошмарное лето. Оно тоже было обыкновенным, и Агния в глубине души негодовала на жару, цветы, пение птиц, смех детей, тепло и свет. Ее мир умер, ее солнце погасло в тот жуткий день, когда…

      Нет, она долго не верила. Когда ей сказали – не поверила. Когда увидела воочию – не поверила. Когда шли приготовления – не верила, жила словно во сне. И даже в самый последний день до самой последней минуты, до того мига, когда лопаты могильщиков бросили в яму первые комья земли, – она не верила и тогда. Поверила позже, вернувшись с кладбища домой и внезапно ощутив в душе пустоту.

      Три месяца назад, в самом начале лета, умер ее муж.

      Марек…Когда ей сказали о том, что случилось, она восприняла весть как глупую шутку Марек не мог просто так взять и умереть. Он же ничем не болел. Сколько они были знакомы – со дня первой встречи и до самого конца, – он ни разу не чихнул, ни разу не упал и не повредил себе ногу или руку. Ни разу даже не получил ожога на своей работе. А там так опасно – химикаты, всякие приборы, котлы, высокая температура… Даже когда у них взорвался перегонный куб, и то Марек не пострадал. Его удачливости можно было позавидовать. И вдруг…

      Было трудно поверить, что больше она не услышит его голоса, не порадуется его улыбке, не увидит, как он входит в комнату. В пустом доме больше не прозвучит раскатистый звонкий смех. Никто больше не бросит мимо стула рубашку, никто не подшутит над нею, когда она станет выходить из ванны. И не будет больше тех ночей, то нежных и теплых, то горячих и душных от страсти. И не будет ребенка – сына или дочери – так похожего на отца. Они хотели подождать с детьми, пожить немного для себя.

      Поначалу она даже не поверила, что он мертв. Подбежала, схватила за руку, встряхнула, окликая по имени. Даже поцеловала несколько раз. Он не отозвался, его руки и губы были холодными и твердыми. Но она не верила. Все ждала на похоронах, что обман откроется. Была убеждена, что это не он, что Марек просто исчез и это чей-то чужой труп. Что сейчас муж войдет и очень удивится, увидев посреди комнаты гроб с незнакомым телом. Может быть, даже рассердится, устроит скандал… Хотя он не умел злиться. Он всех любил, всех уважал. Все платили ему тем же. Он был самым лучшим.

      Был. И вот его не стало.

      А жизнь продолжалась. Глупая, никому не нужная жизнь. Город легко перенес потерю, заметили только соседи и его коллеги по лаборатории. Да еще несколько родственников, явившихся на похороны. Они-то всем и занимались – две какие-то тетушки в трауре и вуалях старых дев и тощий, болезненного вида священник, оказавшийся его троюродным братом, удалившимся в монастырь по причине слабого здоровья. Примчались и ее родные. Смутно запомнились слезы матери, ее неловкие и совершенно неуместные попытки утешать. Ни от мамы, ни от сестры