Пропасть грёз. Павел Игоревич Шаповалов

>Моя вечная любовь, Анастасия.

      I

      Жизнь есть субстанция что течет безмятежно и безмерно быстро, будто песчинки, ускользающие меж пальцев рук, это известно каждому на этом белом свете, но лишь единицы верят в сущность сего бытия. Кому как ни солдатам знать всю сакральную тайну этого мира, лишь им, лишь людям тех тяжелых периодов.

      Война – это не политическая подоплека правителей, а глубокая метафизическая сущность жизни, её некое следствие, которое позволяет человеку жить по-настоящему, жить той самой сущностью, где всё решается волею судьбы, где есть два расклада событий: жизнь или смерть. Но даже здесь, на войне, в корне стирается грань между жизнью и смертью, между светом и тьмой, меж Ангелом и Дьяволом. Лишь судьба решает в этот момент кто будет на коне, а кто падет смертью бравого либо же смертью изгоя и врага для обеих сторон этого противодействия. Врачи в этом пекле были той самой третьей силой, чья гибель значила бы предательством и своего батальона в том числе. Ведь именно они, обладая необходимым складом ума и определенными навыками могли бы привести свою армию к победе в битве, ведь умение спасать жизни солдат, находить их тела на ратных полях приносили невероятную силу и мощь боевого духа, укрепляя его и вдыхая всё новые и новые силы. Именно поэтому их смерть была наказанием Господа за грехи и многочисленные предательства солдат, что оставляли свои семьи, своих детей и жён уходя на фронт. Естественно, это была порой вынужденная мера, порой некое проявление благородства, в ряде же случаев отчаянное бегство от боли повседневного мира.

      Я пошел на войну не для того чтобы доказать кому-то благородные намерения, либо же изъять выгоду от работы в батальонном госпитале, я был из числа тех самых ребят, что в здешних местах звали самоубийцами. У меня не было семьи, не было жены и не было детей, но моя жизнь уже к двадцати двум годам была отравлена горечью этого порочного и скверного мира, я был беглецом, что хотел скрыться от мира и впасть в состояние безмятежности и тяжелых адских будней. Говоря простым языком, моя душа совершила самоубийство, тем самым покинув мир полный красок, очутившись в аду, в бесконечном и безмерном океане крови и огня, что я видел на протяжение вот уже целого года. Я никогда не был военным врачом, никогда не стремился стать военно-полевым хирургом, но судьба уготовила мне именно такую сакральную смерть, я, будучи молодым, быть может перспективным, челюстно-лицевым хирургом оставил тыловые позиции и отправился на фронт, в очаг боевых действий, под пули пулеметов, зенитки и ракеты вражеских истребителей. Быть может пару лет назад я и пожалел бы об этом всём, но не сейчас, в данный момент я был чётко уверен в том, что совершил правильный шаг, закономерный шаг, который привел бы меня к какому-то исходу, к какой-то определенности, которой я ждал всю свою жизнь. Я остался физически жив вот уже целый год, но в тоже время душа моя была уже год мертва, ведь война – это не то место где превосходят чувства и эмоции, война – это то место, где первостепенна биологическая составляющая человека, его животное естество, а именно выносливость, сила и проворливость.

      Пройдя месячный курс молодого бойца мне выдали кольт и распределили в специальный мобильный нейрохирургический госпиталь где-то за Лондоном, что располагался прямо в ста километрах от линии фронта, здесь я был никем, лишь молодым хирургом, с которым ни один военно-полевой врач не считался и даже не ставился в сравнение, работал я, основываясь на своих взглядах я более чем достойно, были пару случаев смерти, но смерть на войне явление закономерное, собственно как и жизнь, которая являлась неким Божьим даром, исполненным нашими руками, руками хирургов что трудились в этом госпитале, руками хирургов что трудились в других госпиталях Соединённого Королевства, которых к моменту начала войны насчитывалось более сотни. Врачебная практика на войне являлась чем-то крайне огромным и уважаемым во всем мире, но, признаться честно, врач побывавший на войне никогда не сможет с такой же чёткостью и мастерством совершить в повседневной мирской жизни то, что он творил здесь, в этом несусветном хаосе и огне. Такова жизнь и таковы её секреты, в этом я убедился лишь после войны…

      II

      –– Джонатан, чёрт тебя возьми, где тебя бесы носят, проклятый ты щенок, – раздался грозный крик капитана Корнуэлла, что мог услышать весь гарнизон, это был один из самых циничных, жестоких и грубых людей, каких я только встречал в своей жизни, но я его любил. По совместительству, к должности "тирана и деспота" капитан Корнуэлл являлся начальником госпиталя, в котором я работал.

      –– Сэр, Уильямсон в общей палате, у солдатика начался болевой шок, доктор ему вводит морфий, – сообщила медсестра Маргарет, что являлась местной сплетницей и крайне позитивной женщиной сорока лет, это был один из немногих людей в этом госпитале, кто мог ужиться, наверное, с каждым и даже самым свирепым зверем, коим являлся капитан. – Мне позвать доктора Уильямса, сэр?

      –– Срочно, Маргарет, срочно его в операционную, новая партия мяса прибыла со скотобойни, и каждая туша нуждается в тщательной обработке с последующей сортировкой, дабы привести к товарному виду. – проговорил капитан, поспешно удаляясь из виду по длинному коридору, что вел к сортировочному пункту.