Русская книга о Марке Шагале. Том 1. Группа авторов

в Москве – в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, к 100-летию со дня рождения художника (1987), и в Третьяковской галерее (2005). Реализация этих проектов потребовала многолетнего консолидированного научного труда – подготовка и выпуск в свет настоящего издания по сути является завершающим этапом долговременной коллективной исследовательской работы.

      По своему составу и структуре «Русская книга о Марке Шагале» диалогична: в ней сведены воедино антология текстов о художнике и свод документов о нем. Едва ли не каждый раздел включает не только наиболее значительные публикации прежних лет (порою остающиеся малоизвестными из-за труднодоступности источников), но и адресует к вновь обнаруженным печатным и архивным источникам, позволяющим прояснить важные факты и обстоятельства шагаловской судьбы. Таковы, к примеру, документы о его деятельности в революционном Витебске и в Еврейской трудовой школе-колонии в Малаховке, или дипломатическая переписка, раскрывающая подготовку и значимые подробности визита Шагала в Москву и Ленинград в 1973 году, и в особой мере – обширный корпус его русскоязычной переписки.

      Многоплановость публикуемого материала – когда то или иное событие находит освещение как бы с разных позиций: в ощущении самого художника, с официальной точки зрения, в суждениях и воспоминаниях современников – дает многомерное представление о Шагале. Он предстает не только как уникальная творческая личность, но и как яркий общественный деятель, связанный с широким кругом выдающихся отечественных и зарубежных исторических лиц, откликнувшийся на ключевые события общественно-политической и культурной жизни ХХ века. Фантаст и интроверт в творчестве, в жизни он участвовал во многом и был связан со многими. В существе своем Шагал навсегда остался фигурой коллективистской жизнестроительной эпохи. При «зыбкости натуры» (как он однажды выразился о себе в молодые годы), он – человек твердых убеждений и практического действия – в этом отношении особо важны его статьи и переписка, отражающие непримиримую антифашистскую позицию, занятую им в годы Второй мировой войны и в послевоенное время.

      Общественно-политическую платформу Шагала, равно как и эстетическую, трудно определить с однозначностью, поскольку он не принадлежал ни к какой политической или художественной группировке. Он жил и творил в разных странах мира. Его высказывания свидетельствуют о том, что он ощущал себя деятелем одновременно нескольких культур: русской, еврейской и французской, но также и о том, что на протяжении всей жизни, вплоть до последних дней он сохранял глубинную духовную связь с Россией. В письме к Абраму Эфросу Шагал назвал себя неисправимым «помнящим», несущим в своем искусстве «мешок воспоминаний», подобно тому блуждающему еврею с мешком на спине, которого он изобразил в своей знаменитой картине (III, 133). Воспоминания не отпускали его. Он жил в Германии, Франции, Америке, исколесил весь мир, но продолжал считать себя русским художником. «Сейчас, как Вы знаете, здесь международная выставка, – писал Шагал в 1937 году Павлу Эттингеру о проходившей в Париже Всемирной выставке. – Мой первый визит был, конечно, Совет[ский] Павильон и каждый раз, когда я хочу понюхать родину, я иду туда… В такие минуты (невеселые) я только и думаю о моей прекрасной родине – так как всю мою жизнь я то и делал, что передавал ее в своем иск[усстве], как умел. Счастливы будут когда-ниб[удь] будущие Шагалы, когда столицей живописи, м[ожет] б[ыть], станет Москва, а не Париж. Их жизнь тогда не будет расколота на 2 части» (III, 127).

      В середине 1930-х он мечтал съездить на родину, в пору «оттепели» всерьез помышлял о возвращении в Витебск. Приезд в Москву и Ленинград в 1973 году глубоко его взволновал и прибавил ему жизненных сил. Это было своего рода духовное паломничество, возвращение к истокам – заветам родительского дома и идеалам революционной юности. Шагал заново открывал страну, которую оставил полвека назад. Он никогда не был коммунистом, но, увидев, по собственному признанию, людей, «которые умеют так плодотворно трудиться, так интересно жить и так относиться к искусству», готов был признать, что «социалистический строй самый прекрасный и прогрессивный» (II, 31; VI, 292). Спустя полвека после отъезда, выступая в Третьяковской галерее на открытии своей выставки, стоя перед переполненным притихшим залом, восьмидесятипятилетний Шагал сказал слова, которые можно назвать его приветствием и прощанием, обращенным к России: «Я благодарен Вам сердечно за приглашение сюда на мою родину после 50 лет… Вы не видите на моих глазах слез, ибо, как это ни странно, я вдали душевно жил с моей родиной и родиной моих предков. Я был душевно здесь всегда… Я хочу каждому из Вас сегодня пожать руку» (II, 29).

* * *

      В настоящем издании материалы сгруппированы в семь разделов. В ссылках (в круглых скобках) римская цифра означает номер раздела, следующая за ней арабская – номер документа.

      Значительная часть материалов публикуется впервые, что специально не оговаривается. Основные предшествующие публикации указываются вслед за публикуемым текстом.

      Письма и документы в подавляющей своей части сверены по подлинникам. Обращение к автографам позволило дать полный текст тех писем и документов, которые прежде приводились в сокращениях или отрывках, и исправить неточности, проникшие в предыдущие публикации.