Сто лет и чемодан денег в придачу. Юнас Юнассон

манландском Мальмчёпинге и вылез в цветник.

      Маневр дался не без труда, что неудивительно: ведь Аллану в этот самый день как раз стукнуло сто лет. До того, как в общей гостиной интерната разразится празднование с угощением, оставалось меньше часа. Ожидалось присутствие муниципального советника. И местная газета. И всего остального старичья. И персонала в полном составе под командованием свирепой сестры Алис.

      И только герой дня появляться там не собирался.

      Глава 2

      Понедельник, 2 мая 2005 года

      Аллан Карлсон задумался, уже стоя среди гряды анютиных глазок, тянувшейся вдоль длинной стены интерната для престарелых. Одет он был в коричневый пиджак и коричневые брюки, на ногах имел коричневые тапки. Не законодатель моды, конечно, ну да в его возрасте законодатели моды встречаются не сказать чтобы часто. К тому же он находился в бегах – сбежал с юбилея, что тоже бывает не часто в его годы, во многом потому, что люди его лет тоже, в общем, попадаются не на каждом шагу.

      А задумался Аллан над тем, имеет ли смысл карабкаться обратно только ради того, чтобы забрать шляпу и туфли. Однако, нащупав, что кошелек, по крайней мере, на месте, во внутреннем кармане, решил, что сойдет и так. К тому же сестра Алис уже не один раз проявляла шестое чувство (где бы он ни прятал бреннвин[1], она его неизменно находила) – а вдруг она как раз сейчас устроит обход и почует неладное?

      Лучше сразу уходить и не тратить время, решил Аллан и, скрипя коленками, выбрался из цветника. В кошельке, сколько он помнил, лежала заначка в несколько сотенных, что хорошо, поскольку скрыться бесплатно может и не получиться.

      Он повернул голову и взглянул на интернат, который совсем еще недавно считал своим последним пристанищем на земле. И сказал себе, что помереть можно как-нибудь в другой раз и в другом месте.

      Столетний юбиляр пустился в дорогу в своих расписных тапках (названных так потому, что мужчины перезрелого возраста редко попадают дальше своей обуви, когда писают). Сперва по парку, потом по открытому полю, где изредка устраивают ярмарку в обычно таком тихом городке. Через пару сотен метров Аллан зашел за средневековую церковь – главную местную достопримечательность – и опустился на скамью возле нескольких могильных памятников, чтобы дать коленкам успокоиться. Общий градус религиозности в окрестностях позволял рассчитывать, что Аллана там побеспокоят не скоро. Напротив скамейки, где сидел Аллан, по иронии судьбы оказалось надгробие его одногодка, некоего Хеннинга Альготсона. Разница между ровесниками состояла в том, что Хеннинг скончался шестьюдесятью одним годом раньше.

      Другой бы на месте Аллана, наверное, задумался, с чего бы этот Хеннинг вдруг взял и помер всего тридцати девяти лет от роду. Но Аллан не имел привычки совать нос не в свое дело, когда без этого можно обойтись, а обойтись, как правило, бывало можно.

      Зато он понял, как ошибался, когда, сидя в доме престарелых, мечтал поскорее умереть. Ведь до какой степени и где бы у тебя ни болело, все равно куда интересней и познавательней удирать от сестры Алис, чем смирно лежать под двухметровым слоем земли.

      Тут именинник поднялся, пересилив ломоту в коленях, попрощался с Хеннингом Альготсоном и продолжил свой не вполне спланированный побег.

      Аллан двигался через кладбище курсом на юг, пока на его пути не оказалась каменная изгородь. Высотой не выше метра, но и Аллан был столетним юбиляром, а не прыгуном в высоту. По ту сторону изгороди маячил мальмчёпингский автовокзал, и тут старик сообразил, куда именно несут его дряхлые ноги. Однажды, много лет назад, Аллан перешел через Гималаи. Вот тогда и правда тяжко пришлось. Так подумалось Аллану, пока он стоял у последней преграды, отделявшей его от автовокзала бюро. Причем подумалось с такой силой, что изгородь на глазах стала сокращаться в размерах. Так что когда она совсем уменьшилась, Аллан успешно ее одолел, несмотря на возраст и колени.

      Давка на улицах Мальмчёпинга случается не каждый день, и в тот, весенний и солнечный, ее тоже не наблюдалось. С тех пор как Аллан внезапно принял решение не появляться на собственном юбилее, он не встретил ни единой живой души. В зале ожидания, куда Аллан прошаркал в своих тапках, тоже оказалось почти пусто. Но только почти. В центре зала в два ряда стояли скамейки, спинка к спинке. Все места были свободны. Справа находилось два справочных окошка, одно было закрыто, а за другим виднелся тощий маленький человечек в круглых очечках, с зачесанными набок редкими волосами и в форменной куртке. Когда Аллан прошествовал в зал, человечек оторвался от монитора и озабоченно поднял на него глаза. Наверное, подумал, какой выдался напряженный день: Аллан как раз обнаружил, что он не единственный пассажир. А точнее – что в углу зала стоит долговязый малый с длинными светлыми сальными волосами, всклокоченной бородой и в джинсовой куртке с надписью «Never Again» на спине.

      Читать малый пожалуй что не умел, судя по тому, как он дергал дверную ручку туалета для инвалидов: похоже, табличка «Закрыто», черными буквами по ядовито-желтому, ему не говорила ровно ничего.

      Наконец он отступил-таки к соседней двери,

1

Бреннвин – спиртное крепче 40 градусов. (Здесь и далее – прим. перев.)