Неформат. Запретная тема. Наталия Вико

больше не ходи! Слышишь? Не надо! – ласково пропел дядя Рубен, нежно приглаживая три последние волосинки на своей лысой голове. – Нас твоя, так сказать, матушка просила очень напугать тебя. Сказала, что ее брат – сам, – он закатил глаза к потолку, – министр нашей ереванской, так сказать, юстиции! Напугали мы тебя? Напугали! Очень? Очень. – Тяжелая милицейская ладонь легла мне на плечо. – Так что пиши расписку, что в это, так сказать, гнездо ты больше ни ногой!» – и он придвинул мне лист бумаги с ручкой.

      «Дядя Рубен, я буду туда ходить, вы же меня знаете! Я все решаю сама. Что делать и чего не делать», – буркнула я. «Знаю. Напиши – и ходи себе. Главное – напиши. Чтоб от геморроя меня избавить!»

      И я написала. Это был первый случай в моей жизни, когда я вылечила человека от такого неприятного заболевания…

      Через несколько дней на Вику свалился муж. То есть муж был всегда, но – в Москве. Мало того, что он был художником и архитектором, так угораздило его еще стать и главным режиссером одного из московских театров. Сдал он в столице какой-то спектакль и на радостях на побывку примчался в Ереван. Ну, редкостный оказался зануда! Не пил, не курил, глазами своими режиссерскими зыркал туда-сюда, как шпион во вражеском тылу. Картина маслом: Вика расчесывает у зеркала свои шикарные длинные волосы, я с восторгом наблюдаю за ней, стоя у окна – она очень красиво это делала, а муж бегает по комнате взад-вперед и кидает на нас внимательные взгляды.

      Вика выходит на кухню, муж бросается ко мне, буквально – насколько это возможно – вжимает меня в стенку, неприятно щурит глаза и омерзительно шипит: «Ты что, лесбиянка?!» Я в полном изумлении восклицаю: «А что это?!»

* * *

      Я могу подарить тебе безбрежность океана и бездонное небо… тихие дожди за окном и грозовые ливни… запах трав и непонятные ароматы цветов… я могу подарить тебе все четыре времени года и сюрпризы природы… веселые дни и прекрасные ночи, когда в глазах отражаются звезды, и каждое слово – кощунство, когда есть прикосновение. Я могу подарить тебе пленительность разгула и дикой бранной страсти… неслышную музыку сфер и сладость бессмысленной боли. Я не сделаю этого. Я не сделаю этого, потому что я не могу подарить тебе себя…

* * *

      Он приосанился, отошел к зеркалу, бросил взгляд на свое отражение, словно удостоверяясь, что с его половой принадлежностью все в порядке, и важно проговорил: «Ну-у… если ты не знаешь… расскажу… Была, понимаешь, ээээээ-э, поэтесса Сафо… Цветаева…» – и начал объяснять. Идиот! Он сделал все наоборот! У меня сразу все сложилось в целую картину, просто как пелена с глаз пала – ага, значит, можно до нее дотронуться, что-то сделать? Но вот что? Я стала на нее наседать: «Вика, твой муж открыл мне глаза, ты же знаешь, что я тебя люблю…» Она смеется: «Знаю, а дальше-то что?» Я пыжусь от важности, сама голову ломаю – и правда, а что дальше?

      А у Вики в это время был любовник – министр какой-то промышленности, интересный мужик, которого