Моя война: Выжить вопреки. Испытания. Чужой. Виктор Мишин

сидор возле ноги и распрямился, – уймись, ей-богу! Ты хоть вообще представляешь, что такое ФРОНТ? Меня сейчас сдерживает только твой возраст, да еще то, что из-за тебя, идиота, меня расстреляют. Потому как будешь дальше выступать не по делу, я тебе голову откручу, ясно? – тот все-таки был неполным дураком, как я подумал. Молча отвернулся и ушел в дальний угол.

      – Чего, сынок, хреново на фронте? – спросил вновь хорошо одетый мужчина.

      – Хорошего мало, – вздохнув, кивнул я и протянул руку, – Андрей.

      – Ростислав Павлович, – пожал мне руку мужчина.

      – Давно вас здесь держат?

      – Кто-то уже неделю, я всего второй день.

      – Блин, а чем вы питаетесь-то неделю? – удивился я.

      – С кормежкой тут беда, это точно! – выдохнул еще один мужичок-с-ноготок, сидевший под стеной.

      – Понятно, – покачал я головой и решил тоже присесть.

      – На фильтре-то как, били? – вновь обратился Ростислав Павлович.

      – Да нет, – честно признался я, – следователь так и вовсе нормальный человек. Да и не было бы здесь меня, если бы там хреново было.

      – Да разное говорят, вот и спросил. Михалыча вон так отоварили, что теперь на всех огрызается! – Вот и прояснилась ситуация. Оказывается, этот грубиян, что докопался до меня, тоже был с фронта, но сюда попал уже после того, как побывал в плену. Ясно теперь, почему такой злой.

      – Слышь, дядя, – решил я все же поговорить с ним. – Михалыч, кажется? – Тот нехотя обернулся. Я подошел к нему и протянул руку. Тот стоял неподвижно, но я ждал. – Забудем, оба погорячились?

      – Ты ж мне только что голову отбить хотел? – выдавил из себя злой Михалыч, но уже как-то мягче.

      – Извини, переборщил. На допросах держался, в камере держался, а тут сорвался. Меня Андреем зовут, Морозовым.

      – Николай Михайлович я, – бывший злой мужик протянул руку и крепко стиснул мою.

      – Вот и правильно! – заключил Ростислав Павлович. – Не хватало еще между собой тут собачиться, немцам на радость!

      – Точно, – подхватили все разом. Поднялся небольшой шум, и все начали знакомиться со мной. Расспросили, где воевал, что видел, где немцы, много ли у нас гибнет, обо всем помаленьку. Всем было очень интересно слушать о наших похождениях. Кивали, переживали, было даже приятно. Чувствовал себя этаким Пушкиным, с поправкой на время. Остаток дня прошел незаметно, но хотелось ЕСТЬ!

      На поиски еды отправился я. Никто не просил и не заставлял, сам пошел. Найдя кухню, был удивлен ответом служащего:

      – Ничего у нас нет, вон, сухарей хочешь? Можешь взять мешочек, – повар указал на один из десятка небольших мешков, что стояли возле стены кухни. Размером тот был с дамскую сумочку. Не ту, что кошелек только и вмещает, а нормальную женскую сумку, куда, если нужно, и зонтик войдет, и буханка хлеба.

      – Вообще, что-нибудь известно о питании?

      – Едят у нас только перед отправкой на фронт, – начал разговор повар, чуть усмехнувшись, – за пару дней до отправки к месту службы начинают нормально кормить. А так в основном